Лав-стори на пять вечеров

В Мастерской Фоменко играют спектакль «Пять вечеров» по пьесе Володина. Про то, как Он и Она расстались в начале войны и встретились в середине пятидесятых. Прошло 17 лет, оба теперь одиноки, закрыты и несчастливы.

Пьеса легендарная, написанная ещев 1959 году. И этот хронологический факт по-справочному зафиксирован на серой «советской» картонке, которую то ли как программку, то ли как элемент декорации выдают зрителю на входе.

Спектакль ставил не Петр Наумович Фоменко, а режиссер со стороны — Виктор Рыжаков. Его сейчас называют мастером новой драмы. А новая драма — это вам не Еврипид с Софоклом, чьи герои страдают на полную катушку, сильно и обильно. Новая драма — это застенчивая рефлексия, полутона, акварельные эмоции и филигранные акценты. Как их, акценты, расставишь «так корабль и поплывет» — такими гранями пьеса и заиграет. Так вот, кроме указанного на картонке года на здесь, например, почти что упразднено время — нет ни Воркуты ни Гулага. Как говорил главный герой пьесы, Ильин — «Учти, в книге жизни много лишних подробностей. Но тут существует секрет: эти страницы можно пропускать» — так в общем-то и сделали. И поэтому «Пять вечеров» в театре Фоменко — это чистой воды лав-стори, разыгранная фоменковской красавицей Полиной Агуреевой и недавно отмеченным «Золотой маской» в обход самого Маковецкого актером МТЮЗа Игорем Гординым.

У них главные роли, хотя в «главные» хочется записать и студентку Школы-студии МХАТ Яну Гладких — на ее девочку Катю смотреть так же интересно, как и на Тамару Агуреевой. К тому же декорации от них не отвлекают, их здесь почти нет. Картонка — у зрителя, на сцене — вращающийся квадрат, а на нем стена, заклеенная бумагой с нарисованной вешалкой. Бумагу сорвут, за ней окажется дверь — прямо как в «Буратино», где за бедняцким очагом скрывался ход в волшебный мир. В эту дверь теперь можно входить, выходить, врываться, висеть на ней, носиться вокруг — пластику, кстати, ставил хореограф Олег Глушков, (уже известный нам по работе в ленкомовском «Пер Гюнте»).

Они все — Тамара, Ильин, Катя, Слава, Зоя, Тимофеев — вообще в этом спектакле трогательные и нежные. Ильин без конца бегает в пальто. Катя становится в совсем уж юмористические позы. Тамара в начале спектакля не бигуди накручивает — ну кто сейчас бигуди накручивает на ночь? — а делает гимнастику. Смешная, в ночной рубашке, как несмазанный робот. Значит, не отчаялась еще, крест на себе не поставила. Опять же как робот скороговоркой заученной выдает привычную «сводку с полей» — работаю, у меня все хорошо, работа ответственная. А под этой мантрой дурацкой столько нежности репрессированной — запасы просто стратегические! И когда его руки к ее плечам — ах! — током бьет от этой пары до самой галерки. Сейчас, сейчас это случится. И вот тут зрителя в самый раз сбить с высокой ноты — товарищи, в СССР секса не было, зато было отличное фигурное катание — единственная визуализация эротики. Поэтому он берет ее на руки точь-в точь, как фигурист Букин фигуристку Бестемьянову в поддержке, со смешно задранными ногами. И уносит в темноту за все той же бессменной дверью.

Нет-нет, на этом все не кончается. Знаменитая фраза «лишь бы не было войны» тоже прозвучит. Но совсем не так, как в михалковском фильме, где Тамару играла Людмила Гурченко, и слова эти были действительно о войне — горестные, сухие. У Полины Агуреевой даже эта фраза исполнена лирики.