Танцуя от рая до рая

Ночи в «Мастерской Петра Фоменко» бывают разные. Были когда-то белые, не так давно опять пошли египетские. Наконец вопрос решился радикально: ночей теперь здесь — тысяча и одна. Полина Агуреева, которую зрители привыкли любить как актрису, уже участвовала в нескольких постановках театра. Теперь же - осуществила давнюю мечту: ее спектакль «Тысяча и одна ночь» уже в афише. Премьера состоялась только что — и оказалась событием нерядовым. Настолько, что его на всякий случай маркировали знаком «восемнадцать плюс».

Напомню: гипнотическая книга, из которой тянутся нити в спектакль, состоит из сказок страшно разговорчивой девушки Шахерезады. Три с лишним года, больше тысячи ночей, она рассказывала до утра персидскому царю Шехрияру сказки. У того, как у маньяка, пунктик. Он когда-то был разочарован неверностью своей жены — но ладно бы ее одну, он стал казнить по очереди всех своих наложниц по утрам. Дочь визиря Шахерезада в древней книге, как сознательный борец за женские права, добровольно напросилась к нему на ночь. И оказалось, умной женщине нетрудно манипулировать мужчинами-деспотами: надо лишь уметь рассказывать им сказки. Шахерезада, к слову, и жива осталась, и трижды родила за эти три волшебных года. Но это в книге. А в спектакле нет ни Шахерезады, ни Шехрияра. Есть два рассказчика (Полина Агуреева и Федор Малышев) в черном — они разведены по сторонам, над головами зрителей их диалоги ударяют воздухом — как вольтова дуга — от одного к другому. Сближаются на авансцене, но едва соприкасаясь. И расходятся опять — лишь нагнетая электричество. Рядом с ними, по левую и правую руку от зрителей, две разделенные части струнного ансамбля: скрипки, альт, виолончели, контрабасы. Собственно действие и начинается с полузаметного движения глаз и медленно развернутой ладони Агуреевой — стекает первый звук, движение смычка.

Струнные сопровождают все происходящее на сцене. То, что происходит там, живет в воображении рассказчиков: то ли наяву, то ли во сне, то ли любовные безумства Востока, то ли расчетливая чувственность Запада, то ли герои древней книги, то ли архетипы. Человеческие сущности в сетях любви и смерти. Ожившие наскальные картинки — этот образ неспроста использован и на афише. Они нелепы, движутся смешно, и все мужчины деспоты, глупцы или наивные как дети — костюмы лишь подчеркивают все, что есть в них выдающегося. Женщины коварны и несчастны. Но ведь зато красивы — каждая по-своему. Всех их тут «ошеломила земная жизнь своими усладами и опутала своими узами». Запутались в страстях — «сокрушающиеся и сокрушенные, любящие и любимые». Бин — говорит герой Полины Агуреевой — переводится как «тысяча», а бир — «один». К тысяче не приплюсована единица. Бин и бир — это проблема мироздания: множество возможностей — а смысл имеет единственный выбор.

Большую сцену заняла цветастая подушка — она лежит от края и до края. Ее изгибы и холмы — сильно помятая перина мира. Ковер земных страстей. Взгляды рассказчиков и действующих лиц, и зрителей из зала падают на эту подушку-сцену, оставляя — как сказали бы суфийские поэты, которыми и вдохновляются рассказчики — тысячу тревожных вздохов. Тут требуется оговорка: вздохи эти — в строгом шахматном порядке и не нарушают предписаний Роспотребнадзора.

Любовь всегда фаталистическая. Злой халиф (но с добрыми глазами Томаса Моцкуса) оказывается женщиной, грудь как две скалы и нянчится с детьми. Прекрасная мулатка (Стефани Елизавета Бурмакова) рада притворяться, будто юноша являлся к ней во сне — и вот что вышло. Порхающая толстушка (Елена Ворончихина) запугивает братьев: если не сделают, чего она желает, случится страшное. Они, естественно, боятся — а у нее уже на ожерелье 570 перстней о тех возлюбленных, которые уже боялись так же. Жена (Евгения Дмитриева) волшебным образом обманывает мужа-ювелира. И наконец еще один мечтатель думает о некоей несбыточной невесте — и не замечает рядом любви настоящей (Александры Кесельман). Виолончели о своем. Под музыку Шуберта здесь — самые решительные страсти.

Режиссер Агуреева назвала этот жанр «ироничным кабуки», худрук театра Евгений Каменькович назвал его «драматическим балетом».

Сюжеты, архетипы нанизываются друг на друга весело, как бусы. «Так нить за нитью хитросплетается полотно». Круговорот страстей, которому сопротивляться бесполезно. Есть ли ключ от этой тайны жизни? Вместо ключа — мелькнуло слово «верность». Кажется, будто неуместное при том, что наворочено у Шехрезады. И все же. «Лишь тот может тайну скрыть, кто верен останется…»

Полина Агуреева перед премьерой рассказала в интервью журналу «Театр», что в ее спектакле по-своему отразился сегодняшний «коллапс цивилизации», который, кажется, меняет «глубинную сущность человека». Без которой «новый мир трудно будет назвать „человеческим“». Спасение, возможно, по ее словам, разве что в «возвращении к простым и вечным вещам». К любви как «выходу из „здесь“ и „сейчас“ в Вечность». К основам мифа — «истокам души», где важны и «истоки», и «душа».

А все-таки не зря мы вспомнили «Египетские ночи». В давней постановке Петр Фоменко использовал фрагменты Пушкина и Брюсова. Полина Агуреева тогда играла роль графини К. , которая преображается, как только начинается игра воображения. Она между поэтом Чарским и импровизатором-итальянцем Пиндемонти — служит «вдохновением» (гусиное перо в прическу), «подругой думы праздной». Столичный свет разыгрывал сюжет о Клеопатре, которой трое платят жизнью за проведенную с ней ночь.

Тут любопытна возникающая вдруг цепочка: пушкинское стихотворение «Из Пиндемонти» знатоки суфийской поэзии называли «лучшим гимном дервишеской свободе». Пушкинские «Египетские ночи» вспоминал герой ранней повести Достоевского «Белые ночи». Когда-то в спектакле «Белые ночи» (поставленном фоменковским учеником Николаем Дручеком) Полина Агуреева сыграла главную героиню Настеньку, которая опасно ходит по перилам и оказывается между Мечтателем и приземленным Жильцом (который — только позови). Оставшийся ни с чем Мечтатель — как и жертвы тех египетских ночей с Клеопатрой — благодарит судьбу за «целую минуту блаженства».

И Настенька пела в «Белых ночах» голосом Полины Агуреевой: «Сто разных хитростей и неприметностей, и будет так, как я хочу». И все-таки зависела от воли приземленного Жильца: шепнул — и побежала.

В ее спектакле «Тысяча и одна ночь» тоже слышны слова о хитрости, но голосом какой-то новой мудрости: «Для всего есть хитрость, кроме смерти», — изрёк суфий". Вся эта цепочка — может и невидимая внешне — конечно же про генетическую связь с учителем — Петром Фоменко: истоки и душа — оттуда. В то же время все по-новому — другой язык сценического действия. 

Рассказчики — Полина Агуреева и Федор Малышев — снимают черные плащи и в белоснежных хитонах ныряют вдруг в конце спектакля туда — где все герои их воображения, на перину страсти, любовную подушку мира. Там — спасение. Они «танцуют от одного рая до следующего». По-своему.

Источник: «Российская газета»