Страх и нищета Мамаши Кураж

Брехт у «фоменок» — казалось бы, парадокс. Но в «Мастерской» давно уже выросла новая актерская генерация, воспитанная другими «школами», а за время художественного руководства Евгения Каменьковича театр не раз успел обратиться к текстам, далеким от знаменитых «психологических кружев». И если первый акт спектакля «Мамаша Кураж» актерам вместе с публикой было очевидно нелегко идти на сопротивление, преодолевая брехтовскую рациональность, оставаясь в строгой отстраненности, то ближе к финалу режиссер пошел навстречу зрителю, его желанию сопереживать. Так что Брехт получился нашим, русским, когда отчаянно не хочется ужасаться идеям абстрактной всепоглощающей войны, и только очищающая сила образа страдания поднимает в нас убеждение – война расплачивается людьми.

Приглашенный режиссер Кирилл Вытоптов – из поколения талантливых тридцатилетних. Московскому зрителю знакомый по репертуарным постановкам в «Современнике».Эпический размах пьесы Брехта Вытоптов сузил до спектакля камерной Старой сцены театра и девяти актеров. Долгие моральные рассуждения из текста вычеркнул –внятно и, как и всегда, органично осовременив текст. Авторские ремарки принимают форму закадрового голоса из новостного репортажа. Война здесь привычное состояние, поэтому, когда громкоговоритель разносит и повторяет короткое слово «Мир», герои отмахиваются от него, как от назойливой мухи.

Образы режиссер социально окрасил – возлюбленного повара хитрой торговки Кураж, строящей капитал на нуждах войны, Амбарцум Кабанян играет с нарочитым кавказским акцентом и спичкой в зубах. Актеры с удовольствием обыгрывают детали-гэги: например, мимикрия под противника в религиозной бойне Тридцатилетней войны — по смене фанатского шарфа. Есть приметы и пострашней. Военный суд напоминает бесчинствующую расправу российских 90-х, не зря вербовщика и шпика Анатолий Анциферов играеткак исполнительную «шестерку» с палаческими замашками.

Вместо маркитантского фургона на сцене – придорожное «Кафе Мамаши Кураж», откуда-то сверху свешивается гипсовая голова лошади, силуэтно дорисовывая исторический прообраз владений (сценограф – постоянный соавтор режиссера Нана Абдрашитова). Белый ларек из стекла и пластика станет и рубкой звукозаписи, куда входят музыканты, и тогда он на мгновенье перерождается в музыкальное кабаре, где герои поют зонги. И камерой пыток, где изуродуют перед смертью первого сына Кураж, а затем расстреляют второго. Заваленный до боли знакомыми рыночными тюками в мелкую клетку, с красными подтекшими буквами «М-И-Р» на решетке, этот ларек отчаянно напомнит постперестроечную Россию. Как говорит старый развратник — педантичный проповедник Владимира Топцова: «Когда-нибудь война кончится. Но нигде об этом не сказано. Конечно, может наступить небольшой перерыв. Возможно, что войне нужно будет перевести дух или ей даже, так сказать, не повезет».

Мамаша Кураж, которую играет Полина Кутепова – рыжекудрая бестия, эксцентричная особа, обстоятельства жизни приучили ее говорить о политике, деньгах и товаре, с мужской хваткой ведя сделки. Но сущность ее – женская, материнский инстинкт выплескивается через край. Ее нелепый выводок – немая дочь Катрин (Ирина Горбачева), туповато-гоповатый старшенький Эйлиф (Дмитрий Рудков) и благообразный паинька младший Швейцаркас (Николай Орловский) — всегда при ней. Эта материнская любовь неровная, как и любая сильная страсть, — от сшитых подштанников взрослому сыну до тиранического садизма по отношению к блаженной дочери. Кураж лишается детей не от жажды наживы в перепутьях дикого времени, как обычно трактуют ее героиню. Здесь проступает саднящее чувство несправедливого случая и, в то же время, раздавившей необратимости. Кутепова играет слабую женщину, хоть и авантюристку со стажем, которой хочется быть и красивой и любимой, — а мужчины только и знают, что скрывают за ней то неугодную веру, то преступные деньги, или того хуже – предлагают невозможный выбор – личное счастье или материнский долг. А она талантливо приспособилась выживать, но все-все отнимет война, крадя детей по одному – подло и беспощадно.

Второй главной героиней у Вытоптова становится та самая блаженная, немая. Из ее судьбы режиссер создает новый символ войны. Ирина Горбачева — актриса младшего поколения «фоменок», прославившаяся в Рунете комедийными селфи-скетчами. Она играет драматическую роль Катрин только лишь глазами, лицом, телом, — без единого слова. Ее роль – постоянная безмолвная включенность в действие, изощренность пластического рисунка, когда «говорить» начинают руки, поворот головы, проступающий хребет спины. Она – безмолвный свидетель происходящего, замкнутая, как в ловушке, в своем недуге. Пережив две смерти братьев, чуть не случившееся предательство матери, перед тем, как погибнуть самой, она видит сюрреалистические сны — несбыточные мечты: нерожденный ребенок, непрожитая любовь. Это и есть — война. Не краткий эпизод разрушения, а перманентная невозможность жизни.

Финал бьет наотмашь. Он тоже будто из снов. Снов о России. Стране с болезненной памятью о войне. Кураж выйдет потускневшей безжизненной старухой в пожухлой шубе, держа в руке авоську, вынет убогие перекупленные «сувениры» – импортные сигареты и кукол «Барби». Как те сотни ровесниц века. «Возьми, мамаша», — сунет купюру лоснящийся, поблескивающий эстрадник перед тем, как запеть под бравые маршевые ритмы оркестра в луче софита.

Источник: «Независимая газета»