Ольга Левитина: «Дело актера — быть хорошим инструментом»

Театр вошел в плоть и кровь этой девушки с пеленок (а может быть, даже раньше). Ее «угораздило» родиться в семье талантливого режиссера Михаила Левитина и одной из лучших актрис России Ольги Остроумовой. Так что «отвертеться» от этой стези она не могла просто по определению. Казалось, что судьба одарила Ольгу не только талантом и красотой, но и удачей. Судите сами: уже на втором курсе поработать с самим Петром Фоменко, потом получить от него приглашение в театр и сыграть там несколько первоклассных ролей — это ли не редкое везение! Между тем девочка оказалась своенравной: она решила уйти из одного из лучших театров России — Мастерской Петра Фоменко — и пришла в «Эрмитаж». Но тем, кто успел полюбить актрису Ольгу ЛЕВИТИНУ, не пришлось долго изумляться этому поступку. Ее роли в «Эрмитаже» подтвердили, что Ольга — актриса редкой силы и глубины, которая может сыграть практически все: от высокой трагедии до фарса, от Достоевского до Жванецкого. В ее репертуаре — несчастная Эрендира, мучимая своей бабкой, и молчаливая обреченная Ивонна в пьесе Гомбровича, скрюченная старуха одесситка и взбалмошная и мстительная Идалия Полетика — одна из виновниц гибели Пушкина. Перечень удивительных и даже мистических перевоплощений Ольги можно было бы продолжить. Острые, яркие, «перченые» сценические краски, без сомнения, ей самой доставляют огромное наслаждение. Впрочем, это вполне объяснимо: в крови юной актрисы смешались нежность и трепетная душа ее матери и взрывной, почти пушкинский темперамент отца. Плюс ко всему — школа гениального Фоменко.

 — Оля, хотите вы или нет, но отвертеться от вопроса об актерской династии не получится. Наверное, ваши знаменитые родители, знающие, что такое театр, старались оградить дочь от этой «заразы»?

 — Думаю, они не очень хотели видеть меня актрисой. Но не махали руками и не говорили: «Оборони Господь!» Они надеялись, что я стану переводчиком. Я старалась, учила язык, даже съездила на год в Америку и теперь английский знаю… нормально.

 — То есть, если позовут сниматься в Голливуд, проблем не будет?

 — Ну еще немного поупражняюсь, акцент все же есть.

 — Однако вы все же оказались ребенком самостоятельным и вместо Иняза поступили в ГИТИС?

 — Да, там экзамены были раньше, чем во всех других вузах, и в Иняз поступать уже не пришлось. Кстати, то, что я поступила на курс Петра Наумовича Фоменко, полностью искупило в глазах родителей мою «вину» за измену Инязу.

 — Вы ведь очень рано столкнулись в работе с Петром Наумовичем?

 — Да, мне удивительно повезло. У нас был актерско-режиссерский курс. Петр Наумович решил преподать нашим молодым режиссерам азы профессии на практике и уже на втором курсе поставил для них чеховскую «Свадьбу». Я училась в актерской группе, но мне повезло, что среди режиссеров не хватило женщин и на роль невесты Фоменко взял меня.

 — Не было ли после ГИТИСа дилеммы: куда идти — в «Эрмитаж» или в Мастерскую?

 — У меня был комплекс: я боялась оказаться под крылышком папы. Поэтому была счастлива, когда Петр Наумович после окончания института взял меня к себе. Это была большая честь для меня, потому что, несмотря на то, что мы все обожали Петра Наумовича и чувствовали его взаимное расположение, никто не был уверен, что его возьмут в Мастерскую. Первый опыт работы с Петром Наумовичем был очень поучительным. Он меня «расслабил» и научил смелости. Я с детства была влюблена в папину режиссуру, а в ГИТИСе влюбилась в режиссуру Петра Наумовича. Мне кажется, что они одинаково мыслят. Они понимают и обожают друг друга.

 — Критики очень хвалили вас в «Свадьбе».

 — Это все Петр Наумович задумал: у него получился настоящий балет. Я всю роль играла на пуантах. Фоменко мне сделал огромную грудь: моя невеста прыгала, носилась и ко всему прочему хотела всех примирить.

 — Как оценил ваши первые успехи Михаил Захарович?

 — Когда я после «Свадьбы» подошла к папе и спросила, не разочарован ли он мной, ответ был такой: «Я тобою горд».

 — Такое, наверное, бывает нечасто? Михаил Захарович, как мне показалось, — человек очень жесткий и принципиальный.

 — Да, он никогда не покривит душой, даже если замешаны родственные связи. Бывает, что он меня ругает.

 — Ну, думаю, за Купавину в «Волках и овцах» в Мастерской Фоменко он вас не ругал?

 — Извините, что хвастаюсь, но он сказал: «Я тобой очарован».

 — А мама критикует вас?

 — Иногда делает замечания. Нет, скорее — дает советы. Она, несмотря на свою мягкость, может быть жесткой и строгой. Справедливость для нее — превыше всего.

 — Вы, пожалуй, единственная, кто ушел от Мастера по собственной воле. Я задавал прямой вопрос Михаилу Захаровичу: «Переманили дочь?» Он ответил: «Нет, сама пришла». Давайте как на духу: как же все произошло?

 — На самом деле все было очень просто. В Театре «Эрмитаж» забеременела актриса, и папа попросил меня ввестись на ее роль. Таким образом я проникла в творческий коллектив театра, еще работая в Мастерской. Потом произошло еще одно событие: актриса, игравшая главную роль в спектакле «Нищий, или Смерть Занда», уехала в Испанию. И после того, как папа увидел меня в «Волках и овцах», он предложил мне сыграть эту роль. Я согласилась. При этом вовсе не собиралась уходить от Петра Наумовича. Но потом поняла, что работу у таких огромных режиссеров невозможно совмещать. Надо «отдаваться» полностью кому-то одному. К тому же было сложно физически: и Петр Наумович с трудом терпел мои отлучки, и в «Эрмитаже» из-за меня срывались спектакли.

 — Театральный народ поговаривал: дескать, у Левитиной в Мастерской перспектив не было, там — четыре роскошные актрисы, которые определяют все в этом театре. И что таких ролей, как в «Эрмитаже», у Фоменко ей никогда бы не получить.

 — Я никогда не чувствовала себя обделенной в Мастерской. У Петра Наумовича ролей всегда хватает на всех, он не берет в театр «балласт». Я ему бесконечно благодарна за то, что сыграла там.

 — Как думаете: у него сейчас нет чувства ревности?

 — Думаю, нет. Он ходит на все мои спектакли: хвалит, критикует. Я продолжаю оставаться его ученицей. И конечно, — Михаила Захаровича. Все же - пять лет уже в его театре! Повторяю: они похожи. У обоих — совершенно небытовой, острейший театр. Оба любят вытащить из человека что-то такое… необыкновенное. Оба они — неуемные, очень темпераментные. Они потрясающе ведут репетиции, ни один актер не в состоянии повторить то, как они показывают.

 — Как приняли вас актеры «Эрмитажа»? Не считают ли они вас «папенькиной дочкой»?

 — Никогда не замечала этого, поверьте! Я пришла к этой труппе с открытой душой. Я их всех очень любила, и мне казалось, что они приняли меня очень дружелюбно. Мало того, у них даже была присказка: «Он меня сегодня ругал, почти как Олю».

 — Как вы думаете, что отличает театр Михаила Левитина от многих других?

 — Он тяготеет к очень хорошей и даже великой литературе, никогда не возьмет ширпотреб. Он всегда старается выявить то, что написано у автора, проникнуть в его суть. Ничего лишнего, ничего от себя! Я абсолютно не согласна с тем, что он «переворачивает произведение с ног на голову», как иногда говорят. Может быть, иногда что-то недоделывают актеры. Ведь когда не выполняешь такую сложнейшую задачу, зритель может чего-то не понять.

 — «Эрмитаж» — не из тех театров, которые называют аншлаговыми, суперпопулярными. Такими, как Мастерская Фоменко. Как вы думаете, в чем причина?

 — Думаю, что причина — не в творчестве. Дело в том, что до последнего времени в нашем театре никто толком не занимался административными проблемами. Даже билеты никто не распространял. Сейчас все налаживается, слава богу, зритель есть. И думаю, для людей, искренне любящих театр, наши спектакли очень интересны. Но, конечно, не для тех, которые смотрят смехопанорамы. А если говорить о Фоменко, то в свое время он тоже был не признан. Хотя, как говорит папа, спектакли были просто гениальные.

 — Наверное, работать с отцом гораздо труднее, чем с любым иным режиссером. А ему, в свою очередь, сложнее с дочерью, чем с другими актерами?

 — Мне несложно с ним работать, потому что, когда мы работаем, для нас нет таких понятий, как отец и дочь. За исключением тех «дочерних» черт моего характера, которые он использует для работы. А во время работы он для меня Михаил Захарович. Это — чистая правда, я отношусь к нему в эту минуту отстраненно, как к замечательному режиссеру. А он ко мне — как к актрисе, которая может выполнить какие-то его задания. Я иногда и в обычной жизни называю его по имени-отчеству.

 — Как он разглядел в вас таких маргинальных персонажей, как в спектаклях «Леокадия и десять бесстыдных сцен», «Изверг» или «Уроки русского»? Он это «вытащил» из вас или вам пришлось себя изрядно «ломать»?

 — В «Леокадии» — это как раз та роль, где я стала подменять актрису. И наверное, она «не моя». А роль в «Уроках русского» я очень люблю. Там персонажи рождались из одесских текстов. У меня получилась такая…«скособоченная» старуха. А пьесу «Изверг» папа написал специально для меня. Говорит, что сидел дома и думал, почему это его дочь все время играет только положительных персонажей! И решил, что надо написать для меня хорошую отрицательную роль.

 — Наверное, сыграть такую судьбу, как у Полетики, не пережив хотя бы частичку подобного, очень сложно? Или здесь важна прежде всего актерская фантазия?

 — Мне помогла сыграть эту роль прежде всего огромная любовь к Пушкину, которая была еще с детства. А с другой стороны, я понимала этот характер: мне знакомы жуткие и смешные его проявления. И папа, наверное, подметил их и в моем характере, когда писал пьесу. Но сначала мне было трудно, потому что я понимала ее глубокую отрицательность: это — женщина, которая творит зло. Мало того, она никогда не раскаивается в этом. И сначала я немного «пережимала», выносила на сцену свое отношение к этой страшной женщине. Пришел Петр Наумович и сказал: «С леди Макбет все в порядке. Теперь надо найти моменты, где она счастлива».

 — Но при всей ненависти к реальной Идалии Полетике в вашем исполнении ее все же немножечко жалко.

 — Она — страдающий персонаж. В папиной версии она ведь очень любила Пушкина и считала себя его другом. И была поражена, что он поступил с ней как с последней девкой: залез ей под юбку! Была задета женская гордость.

 — Роль Полетики, как и многие другие, богата текстом. А в последней премьере — в «Ивонне, принцессе Бургундской» в постановке Алексея Левинского — текст практически отсутствует. Это интересно: роль без текста?

 — Да, конечно! Я очень благодарна Алексею Александровичу за эту роль. Это — восторг и счастье! Кстати, и Михаил Захарович тоже просто влюблен в этот спектакль. И в мою роль, в частности. Мне вообще невероятно везет на режиссеров: Фоменко, Левитин, Левинский — очень разные художники, но настоящие, имеющие самое непосредственное отношение к этой профессии, к театру. Большие режиссеры делают все сами, а дело актера — их услышать, быть хорошим инструментом.

 — И вы всегда полностью им доверяете?

 — Да, я слепо им доверяю. Иногда, конечно, возникает раздражение. Но только на себя, когда что-то не получается.

 — Не бывает ли так, что после репетиции вы говорите: «Папа, ты был не прав, я хочу сделать иначе!»

 — Никогда! Это невозможно. Наоборот, я говорю: «Папа, извини, что я была такая тупая и не смогла понять, что ты говорил».

 — Бывает ли, что, работая с этими замечательными режиссерами, вы открываете в себе что-то ранее неведомое?

 — Да, конечно! Например, я не предполагала, что могу так долго молчать на сцене. Но благодаря Левинскому обнаружила, что могу. Я ходила на спектакли Алексея Александровича в Театр ОКОЛО, где он играет как актер. И видела, насколько он сконцентрирован, сосредоточен и не позволяет себе отвлекаться от действия во время спектакля. Мне же иногда мешала рассеянность. Я училась у Левинского актерской воле. Ведь как говорит Михаил Захарович: «Главное в профессии актера — это воля»!