Белый бычок в страшной шапочке

«Вы что-нибудь поняли?» — спрашивают друг друга расходящиеся после спектакля зрители. Как же мы все-таки привыкли к беспроблемному «потреблению» театральных действ. За публикой Чеховского фестиваля любопытно наблюдать. Зрители берут штурмом театральные двери, а потом массово спасаются бегством в антракте. Непривычное вызывает отторжение, но надо привыкать, иначе не выбраться из сценического ступора.

Миндаугас Карбаускис — один из тех, кто пытается это сделать, причем непреднамеренно: без деклараций, неуемного пиара и эпатажа. Причем Карбаускис занимается тем, что интересно прежде всего ему самому, а выходит, что его персональные опыты как нельзя лучше вписываются в поисково-экспериментальную картину. Он открывает публике неизвестные ей драматургические имена или новые пьесы имен известных, подбирая при этом каждый раз новый постановочный ключ. Его пятый московский спектакль исключением не стал.

«Синхрон» швейцарского автора Томаса Хюрлимана — произведение достаточно свежее (2001 год) и, конечно, крепкий орешек. По-западному жесткое, без намека на сантименты. Экспериментальная игра со временем, которая, впрочем, придумана не сегодня и не им. Навороченный ребус, в котором закодированы простейшие вещи, а банальность возведена в абсолют и приобретает от этого символическую подсветку. «Синхрон» как профессия (персонажи озвучивают порнофильмы) и как символ близости и общности. Возникающий самопроизвольно в смещенной реальности и недостижимый в «быту». Герои ходят по замкнутому кругу, заученно твердя одни и те же фразы, а любая попытка из этого круга вырваться дает эффект бумеранга. Люди рождаются, женятся, расстаются, рожают и теряют детей, умирают — все течет, ничего не меняется. Элементарность, которую и трудно, и без надобности словесно объяснять. Неслучайно же один из текстовых рефренов, кстати, принадлежащий персонажу-драматургу, звучит: у меня кризис слова.

Впрочем, пьеса Хюрлимана не столь серьезна, как может показаться на первый взгляд. Умные цитаты из Канта, Гегеля или Кьеркегора, вложенные в уста невидимого владельца порностудии, иронично звучат невпопад и не к месту, нахально вклиниваясь между охами, стонами и соответственными репликами «синхрона». Кризис слова, что и говорить. Да и измордованные бесконечной и унылой повторяемостью персонажи не столько страдают, сколько играют — во всем известную сказку про белого бычка. Серьез восприятия загнан глубоко вовнутрь и прикрыт смешными, легкими, а то и фарсовыми эпизодами. И в этом, конечно, заслуга режиссера, нацелившегося на комедию по форме, но с явным трагическим «двойным дном».

Апология штампа, клише и круговой бессмыслицы, безусловно, способна вогнать в депрессию. Но, как оказалось, далеко не каждого. Карбаускис, возможно, вовремя вспомнил известную истину о том, что если не можешь изменить обстоятельства, измени свое отношение к ним. А замкнув все на чисто театральное представление, сместил эмоциональные акценты, добавил легкой игровой атмосферы. И замечательным образом вписал все «синхронные» перипетии в веселенький и незатейливый «быт». На сцене среднестатистический интерьер: кресла, кровать, шкаф, душевая кабина, цветные занавесочки на окне (сценография Владимира Максимова). Стоит вынести несколько микрофонов и старенькое видео — готова студия звукозаписи.

В этой обыденности с первых же секунд действия воцаряется легко обыгрываемый абсурд: герои, попадая в замкнутое пространство, не узнают себя и друг друга, меняют партнеров, выпадают из времени, возносятся с «нижнего» на «верхнее» пастбище и т.п. Одеяния всех похожи до смеха и разнятся разве что размерами (костюмы Светланы Калининой). А потому получается комедия без переодеваний с непохожими двойниками и забавной путаницей. Минуту спустя все встанет на свои места: у микрофонов выстраиваются четверо неудачников-синхронистов: актриса Сибилла (Полина Медведева), драматург Фрунц (Никита Зверев) и видавшая виды парочка без определенных занятий, Майер-Квасси (Евгений Киндинов) и Эльфи Гланц (Ольга Блок-Миримская). Старательно стонут и взвизгивают, стучат каблуками и щелкают плетью, кашляют и заразительно путают текст (чего стоит один только пассаж о «страшной» шапочке и ее бабушке). И вот беда, отойдя от микрофонов, продолжают общаться друг с другом почти в том же ключе: фразы, конечно, другие, но затверженность ритма и интонации сбоев почти не дают.

Хоть как-то привести все это к общему знаменателю (при изначальной недостижимости цели) доверено «человеку театра» Андрею Смолякову (он же владелец порностудии, он же слуга Труффальдино, он же дуэт мифических пастухов и т.д.). Бесшумной тенью проносящийся туда-сюда, он таскает микрофоны и телевизор, открывает «окно в Венецию» и тут же ныряет туда под всплеск невидимой воды, блистательно «раздваивается», одновременно обслуживая две парочки, попавшие в ресторанчик из разных времен. И единственный пытается сохранить здравость рассудка по причине принадлежности к несколько иному измерению. Он же ставит финальный аккорд спектакля, наводя порядок в опустевшей комнате: оправляет постель, задергивает занавески и заново расстилает вечный театральный коврик. Игра закончена. Да здравствует игра, закольцованная в бесконечность!

Между тем Карбаускис непроизвольно настраивает публику на синхронность эмоционального восприятия. А оно, к счастью, нестабильно, иначе апофеоз банальности спровоцировал бы режиссера на постановку банальной же «комедии положений». «Положения» эти порой фарсово-уморительны, с традиционным залезанием в шкаф или в кровать. Но когда на той же кровати оказывается спеленутая, как младенец, Сибилла — Медведева, только что этого младенца потерявшая, с плачем-колыбельной, звучащей таким диссонансом к прочему «синхрону», это явно сбивает всех с наезженной колеи. И таких моментов здесь немало, причем этот диссонанс зачастую глубоко спрятан в ситуации, а вытащить его можно скорее при помощи ощущений и ассоциаций, нежели здравых логических рассуждений. 

Спектакль Карбаускиса при его заведомой выстроенности, грамотности и разыгранности как по нотам, нацелен все-таки не на массовый арт-обстрел (переведите слово «арт» как «искусство») публики, а на точечные попадания, которые случаются не со всеми. А все «синхрон», требующий и мастерства, и определенных усилий, и счастливой случайности.