Рассказ о счастливой Москве

В подвале «Табакерки» выстроена стойка гардероба с уходящими вдаль ровными рядами каракулевых шуб и шапок и дремлющим в углу гардеробщиком. Все серое — ярким пятном выделяются красное пальто, красная шапка, букет красных гвоздик с краю стойки. Это не грубое обыгрывание известной театральной поговорки, а тонкий образ начала жизни, ожидания будущего, которое вот-вот наступит, — главная тема неоконченного романа Андрея Платонова «Счастливая Москва», по которому поставил свой «рассказ» Карбаускис. 

Москва 30-х действительно была счастливой — это с удивлением наблюдали со стороны и достоверно фиксировали Андре Жид, Лион Фейхтвангер и многие другие иностранные гости столицы. Правда, у Платонова речь идет не о городе, а о девушке по имени Москва и фамилии Честнова (Ирина Пегова). У нее широкая душа и большая грудь, она мечтает перестроить весь советский мир, чтобы люди в нем были так же счастливы, как она сама. В ее исканиях воплощается дух того времени — ожидание больших перемен, именно ради них изобретатель, которому прочат мировую славу, становится простым инженером, а перспективный хирург долго ковыряет свежие трупы в поисках «самого вещества жизни».

Впрочем, в спектакле Карбаускиса главное не Москва, а «все люди». В поисках героя Карбаускис все время смещает фокус, останавливая взгляд то на «тридцатилетнем человеке» Викторе Васильевиче Божко, который по ночам пишет «отдаленным друзьям» из дальних стран эпистолы о величии коммунизма, то на хирурге Самбикине с его поисками смысла жизни в анатомичке. Герой в конце концов находится — и это вовсе не Москва, красным пятном разгуливающая по общей серости жизни, а скромный механик Сарториус (Александр Яценко), бросивший карьеру из любви к Честновой. Свои поиски лучшей доли этот персонаж заканчивает, женившись на несчастной разведенной женщине и ежедневно терпя ее побои — потому что «так и быть должно», потому что «человек еще не выучился мужеству беспрерывного счастья». И над всеми ними Москва — «любовь, счастье и электричество», — и об нее обжигаешься, как о раскаленную лампочку, которую герои выкручивают из патрона, прежде чем лечь друг с другом.

Спектакль Карбаускиса построен на очень точных, ненавязчивых контрапунктах: красное платье Москвы Честновой на темном фоне декорации, потертые стойки гардероба и серые пальто как знаки прожитой жизни, пар от горячей воды, поднимающийся из граненых стаканов с тяжелыми подстаканниками, — все проходит, выкипает, сгорает. Но главное здесь — не метафоры, а звенящий платоновский текст, перенесенный на сцену «Табакерки» в виде рассказа. До «Москвы» любимой темой Карбаускиса была смерть — сейчас же он сделал спектакль о жизни и счастье, о бесконечных поисках и неизбежных провалах — короткий философский этюд, от совершенства которого захватывает дух.