Честь безумцу!

В пьесе Жана Жироду «Безумная из Шайо» парижские люмпены, почти как Актер из горьковского «На дне», забывший любимое стихотворение, мучаются оттого, что не могут отыскать слова старинной песенки «Прекрасная полячка», их никто не помнит. Ближе к финалу выясняется, что еще живы те, кто в состоянии пропеть «Полячку» до конца. Песенка, вроде, и немудрящая, но будет жаль, если она исчезнет из человеческой памяти. К слову сказать, я расслышала в музыкальной партитуре спектакля «Мастерской П. Фоменко» голоса еще пяти полячек, польский квинтет «Партита», поющий Баха. Пластинка с пятью паненками в сиреневых платьицах на конверте была необыкновенно популярна тридцать лет тому назад. Тогда же томик Жироду — одна из чуть ли ни святынь, окно в Париж. Эти пьесы позволяли нам, хоть и ненадолго, почувствовать себя гражданами мира. «Впервые на русском языке» — так назывался устный альманах литературоведа Ефима Эткинда. Он собирал большой зал ленинградского Дома писателей на улице Воинова. На сцене — переводчики-миссионеры. «А сейчас свои переводы из Джона Донна прочтет Иосиф Бродский». Такое не забывается.
Впервые на русском языке поставил Петр Фоменко в ленинградском Театре Комедии «Троянской войны не будет» Жироду с Сергеем Дрейденом в главной роли. В одной из статей, посвященных последней премьере «Мастерской», критик говорит об акимовских традициях в спектаклях Петра Наумовича того периода. Мысль спорная. В начале 70-х была предпринята дерзкая, обреченная на неудачу по многим причинам, попытка сделать из Театра Комедии, оставшегося без Акимова, совершенно иной, интеллектуальный, экспериментальный театр. Пьеса Жироду идеально вписывалась в эту программу.
Однако сегодня какой наивной, многословной сказкой выглядит его «Безумная из Шайо»! Луи Жуве поставил последнюю пьесу Жироду в 1945-м, вскоре после окончания войны. А может быть, наивность, частенько ходящая рука об руку с мудростью, это то, что делает людей счастливыми и творчески состоятельными? «Грешили ли мы наивностью? Думаю, да. Но именно эта наивность и стала побудительной силой для тех, кто что-то делал. Наша неспособность увидеть реальность такой, какой она была, или в какую она превращалась — ничего общего не имевшей с нашей мечтой, — и помогла нам сделать то немногое, что было сделано», — говорил Стрелер.
«Безумная из Шайо» в сценической редакции «Мастерской» подверглась неизбежным сокращениям, и главное опасение, что пьеса безнадежно устарела, по счастью, не сбылось. Снова, как в «Войне и мире», в первом акте «Безумной из Шайо» — все действие происходит на авансцене. Над четырьмя привычными колоннами — маркизы — знак того, что действие происходит в парижском кафе. Уличные музыканты — Кирилл Пирогов, Илья Любимов, Борис Горбачев, Павел Баршак, их живая музыка чудесно обволакивает зал. На сцене много народа, и поначалу ловишь себя на том, что отвлекаешься, фокусируя внимание на говорящих, в то время как важна общая картина. В ней, в этой картине, очевидны почти цитаты из импрессионистов — Мане, Ренуара, Лотрека.
Ты оказываешься в плену деталей, подробностей, легких, изящных мазков. Как, например, сидят визитки на Алексее Колубкове и Андрее Казакове! И дело не только в том, что их хорошо сшили, а в том, как артисты «держат спину». Как пластичен, как верно чувствует стиль Олег Нирян в роли биржевого зайца Шопена! Как идут цветочнице Сибилле — Полине Агуреевой очки и кудряшки, какую симпатичную пару она составляет с нежным и трогательным мальчиком, рассыльным при кафе «Франсис» — Глебом Пускепалисом! Много шарма вносит в спектакль Ирина Пегова (посудомойка Ирма), ее природная, особая естественность, подвижность при почти рубенсовской фактуре позволяют говорить о важном и перспективном приобретении «Мастерской» (Ирина прославилась своей студенческой работой на курсе П. Н. Фоменко в платоновской «Фро»).
Нельзя не заметить, как удачно раскладывается «Безумная из Шайо» в труппе, будто набирая курсы (в премьере заняты три поколения «Мастерской»), Петр Наумович примерялся к распределению ролей в конкретной пьесе. Сказанное относится, в первую очередь, к квартету «безумных», возглавляемому Орели — Галиной Тюниной. Еще с ленинградских времен (права Марина Давыдова, углядевшая связь нового спектакля с ленинградским периодом режиссера), проявился любимый режиссером женский типаж — очаровательной чудачки. Эта галерея открывается, без сомнения, Ниной Бегак — Ольгой Антоновой в спектакле «Этот милый, старый дом», другой Ольгой — Волковой в «Родственниках» и «Моем друге Моцарте». Неприспособленные к жизни, странные фантазерки милей Петру Наумовичу, чем стандартные красавицы.
Роль Орели (она и есть Безумная из Шайо), сыгранную Галиной Тюниной, можно назвать бенефисной. Гордый профиль и седые космы, певучий, с легкой трещинкой, голос. Кто она, Орели? Царица-нищенка? Галина Тюнина сочетает «показ» с психологическим «проживанием», эксцентрику с лирикой. Во многом благодаря этой работе, головное многословие пьесы наполняется живым, театральным содержанием. Под стать ей партнерши — «безумные старушки из Пасси, Сан-Сюльпис и Конкорд» в исполнении Натальи Курдюбовой (еще одно новое, многообещающее имя «Мастерской»), Мадлен Джабраиловой и Полины Кутеповой. На первый взгляд, может показаться жестоким решение режиссера изуродовать молодые лица. На деле же очевидно, что игра чрезвычайно увлекательна для актрис и лишний раз доказывает, что умение играть характерные роли — сильная сторона женского состава «Мастерской».
Второй акт спектакля, где как раз и появляются все четыре героини, происходит в другом зале, задействовано все пространство, галерея, лестница. В центре — подвешенная на тросах кровать Орели, качающийся островок-пристанище живущих прошлым героинь, у каждой из которых свои «глюки» и призраки. Суд, состоящий из Орели, Констанс, Габриэль и Жозефины вместе с городской беднотой, постановляет отправить в преисподнюю, вернее в канализацию «учредителей», воротил-спекулянтов, готовых перекопать и изуродовать город. Тех, кто представляет опасность для культуры и атмосферы Парижа. Но едва спустившись в люк, они появляются вновь. Режиссер не скрывает, что вся эта, придуманная Жаном Жироду, история, всего лишь представление. 
Премьеру играли параллельно с фестивальными показами «Войны и мира». Три «Золотые Маски», полученные в финале, стали поводом к обсуждению давно наболевшей проблемы. Почему, обласканный премиями и огромным зрительским успехом, театр до сих пор ютится в тесных зальчиках бывшего «Киева»? (На эту тему «ЭС» подробно писала в № 29 за 2001 год). Каково же было изумление театрального мира по поводу «выхода из положения», придуманного в недрах мэрии — проекта решения о передаче «Мастерской» помещения Центра Анатолия Васильева на Сретенке! Оставим в стороне абсурдность самой идеи (представить «фоменок» на улицах белого васильевского «города» ни одно, даже самое пылкое воображение, не сможет). Кошмарнее — произвол и уверенность властей в праве сталкивать художников, решать проблемы одного театра за счет другого, особенно, если учесть, что речь идет о двух театрах с большой буквы, лучших из тех, что есть в Москве. Это обстоятельство признано за пределами отечества. В том, что Петр Наумович от такой чести откажется, вряд ли кто-то сомневался. Хочется надеяться, что поведение «отказника» не скажется на поисках нового дома для «Мастерской» любимого режиссера.
Попавший на Кутузовский чувствует себя счастливцем-избранником. Почему работы «Мастерской» окружены такой безоговорочной любовью? Причем, что удивительно, и зрителей, и критиков. Склонный к скепсису, зоил задумается и выскажет мысль: «А не является ли Петр Фоменко новым Лукой, „лакировщиком действительности“?» Мысль не новая. О сознательной «утешительной» функции режиссера писал в своей книге «Предлагаемые обстоятельства» Анатолий Смелянский. В сегодняшнем хаосе зритель жаждет утешения, но утешение утешению рознь. То, что предлагает «Мастерская», — возможность ощутить связь времен, вспомнить нужные слова, без которых трудно жить. Режиссер и его актеры восстанавливают в правах те старые чувства, те воспоминания о прошлом, что в наши дни равносильны «правде святой». А значит прав старик Беранжер: «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!»