«Дядя Ваня» против «Чайки»

Фестиваль «Черешневый лес», финансировавший три чеховские постановки совместно со столичными театрами, после «Чайки» Кончаловского показал во МХАТе им. Чехова «Дядю Ваню» (проект «Табакерки»). Обнаружилось, что счет 10:1 в пользу последнего. И что такого отвратительного Табакова (точнее, его героя) отечественные подмостки не видели очень давно.

Эффектный огромный деревянный дом, которому уже хочется аплодировать, занял всю сцену (художники Олег Шейнцис и Алексей Кондратьев). Восемь высоких окон по фасаду, их то открывают, то закрывают, обнаруживая… невероятно мучительную тоску и скуку.

 — Я живу как в склепе, — плачущим голосом говорит профессор Серебряков (Олег Табаков) и сквозь окно, на котором пузырьки с лекарствами, смотрит в зал, где на лучших местах вплоть до амфитеатра — VIP-персоны от московского бизнеса, театральной богемы… Способны ли они понять то, о чем писал Чехов в позапрошлом веке? О том, как провинциальная мелкомасштабная жизнь заедает и убивает человека благородного или просто с доброй душой и светлыми помыслами.

 — Неблагополучно в этом доме, — повторяет несколько раз молодая жена профессора Елена (Марина Зудина).

Неблагополучие за струганными досками и высокими окнами — вот, пожалуй, что главное вынес на сцену молодой режиссер Миндаугас Карбаускис. То, что нельзя потрогать руками, но что делает жизнь невыносимой, он попытался соткать прежде всего из музыки. И только звуки, похожие на унылую капель (Гиедрюс Пускунигис), от пьяно переходят в форте. Но что так звучит поэтично, на самом деле затормаживает темп игры, который был явно посажен вначале. Но несет назревающий взрыв в благородном семействе.

Поначалу даже кажется, что режиссер не вмешивается в действие, не оживляет его современными приемами. Кажется, что он желает сохранить чистоту классической постановки в духе старого доброго театра. И вдруг легкий живописный намек: в окне две грации — тонкая, в кружевных платьях Елена Андреевна и плотная, с большой грудью и двумя длинными косами Соня (Ирина Пегова), безвкусно и невзрачно одетая. А чуть раньше — еще один живописный прием, на этот раз дуэт — доктор Астров (Дмитрий Назаров) и Соня. Причем на фразе, ставшей слоганом: «В человеке все должно быть прекрасно», — доктор закрывает створки, а развитие тезиса насчет прекрасного уже идет беззвучно за стеклом.

Бикфордов шнур по воле литовца тлеет медленно, но взрыв производит страшный и комичный одновременно. Тихий и сдержанный до того дядя Ваня (Борис Плотников) в приступе бешенства пытается из двустволки пристрелить Серебрякова. Перепуганный насмерть профессор носится по сцене, как трусливый мальчишка, осознавший, что будут бить за дело. Причем этот забег довольно крупного Табакова — та уникальная пластическая краска, которая выдает характер лучше всяких слов.

Тут следует сказать, что такого отвратительного Табакова, точнее его героя, отечественные подмостки давно не видели. Просвещенного циника, а проще сказать — подлеца, он сыграл очень тонко, обаятельно и даже трогательно. С одной стороны — пузыречки с лекарствами, подагра и любовь к искусству, с другой — бездушие, эгоизм… Безусловно, это лучшая работа артиста за последние годы.

«Дядю Ваню» играют силами сборной аж трех театров — МХАТа, собственно «Табакерки» и «Мастерской Петра Фоменко». Блестящая Соня в исполнении Ирины Пеговой — чистота с детской наивностью и прямодушием. Трогательный в своей беспомощности и запойности Вафля (Сергей Беляев). Самая молчаливая роль у Ольги Барнет (Войницкая), но именно ее сцены заканчиваются аплодисментами. Дмитрий Назаров в роли доктора Астрова любопытен, но больше производит впечатление мастера, который пытается усмирить свою роскошную характерную стихийность ради героического начала. Марина Зудина в этом сезоне, кажется, вполне успешно переходит на амплуа героинь. И, наконец, нянька Марина — Наталья Журавлева — камертон сценической правды всей компании. И все-таки благодаря Борису Плотникову понятно, почему чеховская пьеса называется «Дядя Ваня», хотя он у автора все больше в тени. Тонкий рисунок мощной роли.

Финальная сцена — апогей живописных изысканий Карбаускиса. Окно. Притворена одна створка. Соня, положив голову на руки, говорит дяде Ване, который не виден, про небо в алмазах, про песни ангелов, лучшую жизнь и про то, что «мы отдохнем». Грандиозный художник Дамир Исмагилов так выставил свет, что сцена эта тонет в золоте, как на полотнах фламандцев. Финал решает Пегова — ее странный голос, манера говорить — и музыка. Впервые за весь спектакль капельная унылость перерастает в свет, который растет и набирает.