Вокально-инструментальный перформанс

Иван Поповски называет свою премьеру концертом без слов. Можно и так сказать. Но так можно сказать и о других спектаклях Поповски в Театре Камбуровой — «P. S. Грезы» и «Абсент», хотя то были подступы к жанру, а нынешняя премьера — его предел. Первыми «Времена┘ Года┘» увидели на родине Поповски — в Македонии: публика брала штурмом театр, а обозреватели немели, не находя слов для увиденного.

Ему действительно трудно подобрать название. Вроде бы это синтетическое беспредметное искусство — каскад аттракционов, иногда милых или ироничных, по большей части завораживающих и всегда нереально красивых. Окно с трепещущими занавесками вдруг сужается до иллюминатора, за которым чьи-то руки вращают земной шар. Нимфы в белых покрывалах, играющие этим шаром, вдруг оказываются видеопроекцией и рассыпаются на тысячи пикселей. Спутниковые фото Нью-Йорка превращаются в трехмерный город. Существа в белом плавают в облаках над этим городом, но стоит им спуститься ниже — запутываются в лазерной паутине. Изобретений Поповски хватило бы на дюжину спектаклей, и подари он по одному московским театрам, этот ландшафт уже не выглядел бы таким уныло-серым. Он же, как лесковский Левша, умещает свои театральные чудеса в крохотной коробке камерной сцены.

Визуальные эффекты, оптические иллюзии, разные театральные чудеса и их разоблачения — только половина дела. Инсталляции озвучены классической музыкой в исполнении ансамбля и квартета участвующих в действии вокалисток. «Времена года» перефразируются Поповски во «Времена» и «Года». Олег Синкин переложил три музыкальных цикла — Вивальди, Чайковского, Пьяццоллы — для женского голоса. Три композитора, три века, три стиля и, по существу, три отдельных спектакля. Вивальди — барочная пастораль; Чайковский — театр русской усадьбы, в котором самодеятельность дворянских детей обслуживают крепостные слуги просцениума; Пьяццолла — драматическое танго мегаполиса. Три разных спектакля складываются в одно высказывание о культуре, из которой годами вытеснялось естество, и в конечном счете — о природе вдохновения, которого триста лет назад искали в природе, а полтораста — в идее природы. Иван Поповски распознал, кто сегодня нашептывает на ухо художнику.

В начале спектакля музыканты восседают на театральных небесах, а внизу из снежных сугробов, весенних испарений и космической пыли (это не метафоры, а образы, которым Поповски нашел сценический эквивалент) появляются эфемерные существа — назовем их музами. В финале музыканты — небожители, низвергнутые на землю, — терзаются в ритмах Пьяццоллы на дне города, которому времена года заменила демисезонная лихорадка, а музыку — шум автомобилей. Тогда к ним, измученным диссонансами, спускаются с облаков те самые музы, чтобы преподать естественные, как сама природа, гармонии Гайдна.