Андрей Житинкин: Мобильники я запираю в кабинете

Имя Андрея Житинкина — это уже бренд. На его спектаклях аншлаги, даже если они замешаны больше на скандале, чем на искусстве. Житинкин прекрасно понимает, чего ждет зритель, отлично разбирается в PR технологиях. Он успевает бывать на тусовках, писать книги, следить за имиджем. И при этом неустанно выдает новые спектакли. Что это — тренаж или кураж?

 — Андрей, после ухода с поста главного режиссера Театра на Малой Бронной вы стали просто нарасхват┘

 — Теперь мне не приходится думать обо всем. О том, что актер попал в милицию или что кому-то надо срочно достать лекарство┘ Я занят только своими проектами.

 — Что вы делали в Бостоне?

 — Я пробыл там несколько месяцев. Надо было отдать педагогические долги: поставил там «Дядю Ваню». Удивительно, но в России Чехов почему-то проходит мимо меня. Хотя из русской классики я больше всего люблю Толстого и Чехова.

 — Не много ли нынче Чехова ставят?

 — Да, правда, вдруг начинаются полеты «Чаек». Потом пошла мода на «Вишневые сады». А я ведь не человек мейнстрима, я человек обочины, маргинальный. И я люблю парадоксальный взгляд на вещи. К слову, «Дядю Ваню» я поставил как историю о человеке, одержимом манией самоубийства. Почему он стреляет в Серебрякова? Потому что, случайно войдя в комнату, Серебряков застает дядю Ваню с пистолетом в руках в момент высочайшего сосредоточения. И человек, который хотел покончить жизнь самоубийством, машинально стреляет в помеху, в открывающуюся скрипучую дверь.

 — У вас новая работа с Гурченко?

 — Я уже в третий раз работал с моей любимейшей Люсей. Спектакль называется «Случайное счастье милиционера Пешкина». Ее партнером выступил Сергей Шакуров, а молодую пару играют Евгения Добровольская и Дмитрий Марьянов. Это современная притча о любви. Продюсер спектакля Сергей Сенин — Люсин муж, который мне с удивлением сказал: «Как странно, Андрей, Люся почему-то играет только твои спектакли. Все другие умирают, а эти идут». «Поле битвы после победы принадлежит мародерам» — десять лет на аншлагах. Первый московский мюзикл «Бюро счастья» тоже идет до сих пор.
Кроме того, совсем недавно я выпустил трагикомедию «Свободная любовь» по бродвейскому хиту Леонарда Герша. Главную роль слепого музыканта играет Дмитрий Дюжев. Я счастлив, что встретился в этой работе с Ириной Петровной Купченко, которая в последнее время почему-то мало играет. Она не изменяет Театру Вахтангова. Уговорить ее сыграть на стороне невозможно. Кроме того, она считает, что если нет хорошей роли, лучше она ничего не будет играть.

 — Только что вышел спектакль «Идеальный муж». Это не первая ваша работа в «Табакерке»?

 — Четвертая. «Психу» — десять лет, «Старому кварталу» — восемь, «Крулю» — шесть. Я вернулся в театр, в котором замечательная молодая актерская команда, а многие просто созданы для Уайльда. Это и Виталий Егоров, и Ярослав Бойко, и Марьяна Шульц, и Никита Зверев, и Ольга Красько. В эту команду мы добавили Ирину Петровну Мирошниченко, которая играет миссис Чивли, знаменитую политическую авантюристку. Как ни странно, тоже Ирина Петровна и тоже поразительно мало занята┘

 — Уайльд кажется вам актуальным?

 — А разве раньше мы что-нибудь понимали про биржевые акции, про то, что такое парламент, слушание, зачем лоббируют какие-то законы и при чем Аргентинский канал с липовыми акциями? Чивли вложила деньги и прогорела, как прогорела, например, вся наша интеллигенция в «Чаре». Я думаю, в сегодняшнем жестоком мире без женского практицизма и хорошей доли цинизма не прожить — тебя просто раздавят и сотрут в порошок! Это и играет Ирина Петровна. Можно ли остаться чистым в политике и стоит ли жертвовать карьерой ради любви — об этом «Идеальный муж».

 — И все же - служенье муз не терпит суеты. А у вас три премьеры, две пересеклись.

 — Так устроены мои мозги. Например, на репетициях Уайльда у меня вдруг «щелкало» в голове и что-то придумывалось для Герша┘ Один режиссер как-то сказал мне, что не репетирует меньше периода беременности. А некоторые — вообще по два года. Я этого не понимаю — ведь тогда у актеров гаснут глаза. Но вообще впечатление, что я много ставлю, — кажущееся. Просто большинство замыслов осуществились не сразу. Лет пять хотел поставить «Милого друга» — и смог сделать это только с Сашей Домогаровым. Три года не мог пробить «Нижинского». Очень долго мечтал о «Феликсе Круле»┘ Может, поэтому я и не ставлю в России Чехова — здесь мне интересней брать забытые названия. 

 — Может, вам и не надо быть «главным»? Будете ставить что хотите┘

 — Я и сам размышляю на эту тему. Я оказался примером для других режиссеров моего поколения. Уже пару раз, когда кому-то предлагали стать главными, они отвечали: «Нет, только худруками. Не надо нам опыта Андрея Житинкина!» Я, конечно, не первый на Бронной. Я был шестой. После Эфроса, Дунаева, Портного, Лазарева, Женовача. Компания замечательная. Бронная на сегодняшний день — последний театр Москвы, где осталась старая совковая система, когда директор нанимает главного режиссера на кабальный контракт. Везде уже у директора контракт с городом, в том числе у худрука. А на Малой Бронной режиссер — как комар в зажатом кулаке директора.

 — Возьмете, если предложат, не очень успешный театр?

 — Смешно, что Житинкин становится МЧС! Но я за репертуарный театр, за академический в хорошем смысле. То есть я люблю ложи, свет, партер. Ненавижу крохотные театры, потому что для них надо делать хэппенинги, перформансы, в конце концов, ночных клубов полно. Мне нравится, когда зритель готовится к театру, когда переобуваются, когда женщины в вечерних туалетах, а мужчины подтянуты. Когда в антракте публика не бежит сразу в буфет, а, проходя по фойе, любуется собою в зеркалах.

 — Но вы подались и в писатели?

 — В сборник «Плейбой московской сцены» я включил все: и свои пьесы, и прозу, и записные книжки, и свой поэтический перформанс, и, конечно же, актерские портреты. Многих актеров, с которыми я работал, уже нет: Всеволода Якута, Иннокентия Смоктуновского… Женька Дворжецкий был моим однокурсником┘ Борис Иванов, моссоветовский домовой, еще был жив, когда книжка готовилась к печати┘ Поскольку от театра вообще ничего не остается, пусть они останутся хотя бы в книжке.

 — Вы славитесь тем, что ладите с актрисами со сложными характерами.
В книге целые новеллы посвящены нашим примадоннам. Работать мне с ними — одно удовольствие. Сложный характер актрисы — признак высочайшей требовательности к себе. Им хочется предстать перед зрителями в неожиданном качестве, засверкав, как бриллиантик, иной гранью. Они такие самоедки, что невольно начинают кого-то задевать.

 — Но многие специально заводят себя перед спектаклем┘

 — Возбудимость актера — его профессия. Он всю жизнь занимается расшатыванием своей нервной системы. Многие специально устраивают такой блеф-скандальчик перед выходом на сцену, чтобы привести рецепторы в состояние абсолютной готовности. Ведь это единственная профессия, где плачут и смеются по заказу. Причем так, чтобы тебе верили. Мне не очень интересны покладистые актеры: «Чего изволите, господин режиссер?» И прежде чем пригласить артиста на роль, я наблюдаю за ним в жизни: как он курит, пьет кофе, звонит по телефону, берет в долг деньги, ругается с женой.

 — Людмила Марковна за эти годы изменилась или все так же жадно кидается в работу?

 — Мало того, так же самоотверженно готова помочь любому партнеру. Может научить бить чечетку. Очень смешно помогала танцевать Сергею Каюмовичу. В конце спектакля я придумал парафраз на тему «Джинджер и Фред». Они танцуют 12 минут! Люся играет простую бабу, жену прапора, и почти весь спектакль ходит в костюме с толщинками. А в финале я попросил ее вернуться в более привычный мир Гурченко. И поэтому один номер герои появляются потрясающе одетыми: Гурченко в белом платье, Шакуров во фраке.

 — А каково новое актерское поколение?

 — С точки зрения ментальности ребята, конечно, другие. Но у тех, кто работает всерьез, отношение к профессии настоящее. Сейчас больше соблазнов, особенно «зеленых». Но, я вижу, поскольку в России еще нет агентов, думающих не только о контрактах, многие молодые звезды стали очень аккуратно выбирать роли. Они сами научились просчитывать. Заботиться об имидже — как ты выглядишь, что ты говоришь, чем пахнешь, в чем ты странен.

 — Это не лишает индивидуальности?

 — Нет, нет. Имидж только подчеркивает ее. Одна наша известная певица, которую очень любит народ, как-то взяла и перекрасилась. И сразу пошли половинные залы.

 — Вы действительно собираетесь еще и кино снимать?

 — Я хочу снимать артхаусное, фестивальное кино. Но любой продюсер говорит: «Сними, Андрюшенька, любой сериал, а после этого будешь делать что хочешь»┘ Но, может, один проект все-таки удастся запустить.

 — Как при такой бурной жизни вы обходитесь без мобильника?

 — Это позиция. Мне подарили несколько телефонов, один даже с фотокамерой. Я их запираю в кабинете. У меня так перегружены мозги, что невозможно воткнуть туда еще что-то необязательное. Мой постоянный художник Андрей Шаров последовал моему примеру, более того — дорогущий мобильник кинул в туалет.

 — В таком случае вам приходится быть максимально пунктуальным?

 — Ну, я все-таки за некоторую непредсказуемость в жизни. Человек предсказуемый мне мало интересен.