Небесная ласточка

Театральная публика знает Машу Андрееву хорошо: она – одна из звездочек Мастерской Петра Фоменко. Киноманам актриса стала интересна после выхода на экраны первого и второго «Духless», где она сыграла любимую женщину главного героя. Машу смело можно назвать личностью неординарной: выпускница духовной гимназии, которая влезает в самые отчаянные авантюры. Все потому, что у нее есть ласточки-обереги с говорящими именами: «Ничего» и «Не бойся».

В Интернете о молодой актрисе минимум информации: родилась в Кировограде, окончила Театральный институт имени Щепкина. Ей нравятся глаза серо-голубого цвета – поэтому иногда она носит цветные линзы. А еще считает, что в жизни нет ничего прекраснее моря, ведь ее папа был помощником капитана дальнего плавания. Я жду Марию у входа в Мастерскую Петра Фоменко. Вечером у нее спектакль, и мы решили поговорить прямо в театре. Устраиваемся в безлюдном кафе и под звуки клавесина, который неподалеку от нас настраивает мастер для завтрашнего представления, начинаем разговор.

 — Сегодня вечером ты играешь в спектакле «Олимпия». Я слышала, что это одна из твоих самых любимых театральных ролей. Почему?
Маша АНДРЕЕВА: «Потому что вместе собрались люди, которые очень чувствуют друг друга, слышат друг друга и купаются в море взаимной любви и нежности. Это большая редкость. Причем люди совершенно разные: по возрасту, образованию, судьбе…».

 — А как работается с Екатериной Васильевой, которая играет маму главного героя?
Маша: «Васильева – это вообще отдельная планета, это человек огромной внутренней силы и правды. Я не занята в первой части спектакля и всегда смотрю на Екатерину Сергеевну из-за кулис.  И каждый раз ею восхищаюсь. Она удивительно тонкая и необыкновенно талантливая. И главное, наблюдая за ней на репетициях, я постоянно училась тому, как актриса должна взаимодействовать с режиссером. Она полна смирения, терпения и стопроцентного доверия».

 — Весь спектакль ты с партнерами лихо рассекаешь на роликах. Когда смотришь из зала, реально страшно, что кто-нибудь из вас загремит прямо на головы зрителей.
Маша: «А нам как страшно! (Смеется.) Каждый раз опасаюсь, что однажды могу нечаянно вылететь со сцены. Но, с другой стороны, мы играем молодых ребят, которые могут себе позволить неловкость в катании. Мой персонаж – Катя Лавинская, скрипачка – точно. Мы долгое время катались на четырехколесных роликах, и у меня это получалось довольно лихо. Рассекала по всему театру, всем этажам. Женя (Женя Цыганов – режиссер. — Прим. ред.) даже ругал меня за это. Говорил, что так хорошо может кататься Маша Андреева, но не Катя Лавинская. Так что я не сужу себя строго за этот момент в спектакле, моему персонажу это позволительно».

«Олимпия» — это ведь первый опыт Евгения Цыганова как режиссера?
Маша: «Да, и я очень верю в него в этом качестве. В Жене удивительно гармонично сочетаются строгость, абсолютное понимание того, чего он хочет от каждого персонажа в каждой сцене, и великодушие к нам, актерам, задающим миллион сто тысяч вопросов каждую секунду. Он очень терпеливый». (Улыбается.)

Скажи, пожалуйста, по секрету: Цыганов умеет смеяться? Ты видела это своими глазами?
Маша: «Ну конечно! (Смеется.) У него удивительное чувство юмора. Он вообще, как мне кажется, воспринимает мир очень глубоко, но с иронией. И в первую очередь без лишней серьезности относится к себе».

Спектакль рассказывает о восьмидесятых годах прошлого века. Что ты помнишь из тех времен? Ты ведь застала кусочек СССР. 
Маша: «Как ни странно, я помню это время как очень светлое. Несмотря на то, что жизнь тогда у всех была нелегкой».

А каким ты была ребенком?
Маша: «Неуемным и непоседливым. Хотя и закончила духовную гимназию».

Да ладно!
Маша: «Да. Первые пять лет школы я училась в духовной гимназии Григория Неокесарийского».

Почему родители сделали такой выбор?
Маша: «Честно говоря, не знаю. Сама я об этом тогда не задумывалась, мне было шесть лет. Но я прекрасно помню тот день, когда мы с мамой и папой посетили первую после развала СССР официальную церковную службу в Успенском соборе Кремля. Это был очень важный и знаковый момент для страны тогда. Я люблю то время, очень трогательно к нему отношусь, потому что в нем было много надежды на счастье. Была какая-то чистая и светлая вера в то, что этот мир — он хороший».

Но мне кажется, что такой взгляд на мир почти у каждого ребенка из благополучной семьи. Нет?
Маша: «Не думаю, что это просто такая детская жажда жизни. Все пространство вокруг меня было удивительным. Мы пели литургию в храме, у нас в классе были одни девочки, мы ходили в гимназических платьях с белыми воротничками. Я помню каждую из своих одноклассниц, с некоторыми мы до сих пор общаемся. Прекрасное было время. Мы рисовали библейские истории в детских альбомах — мама их сохранила. Безусловно, это очень трогательные воспоминания».

И потом, после пяти лет духовной гимназии, ты попала в обычную школу? Подозреваю, что резкий был переход…
Маша: «Не то слово! В классе вдруг образовались мальчики, они дерутся, ты, само собой, начинаешь драться с ними. (Улыбается.} Мир просто перевернулся. Я даже не могла представить, что так бывает. Но ничего. Очень скоро я начала играть в футбол, рассекать на велосипеде и включилась в новую жизнь».

Расскажи, как ты попала в Мастерскую Петра Фоменко.
Маша: «Восемь лет назад Петр Наумович объявил набор в первую стажерскую группу. И мы пришли практически всем курсом. В результате конкурс длился пять месяцев, из семисот человек взяли шестнадцать или восемнадцать, точно не помню. Как только начался отбор в Мастерскую Фоменко, я сразу перестала показываться в другие театры, только помогала ребятам. Вся моя энергия была подчинена этим показам. Мы делали бесконечное количество режиссерских работ, объединялись между собой в группы. Петр Наумович приходил, смотрел. Да и не только он – весь театр. В финальный день, который я никогда не забуду, пришло огромное количество людей. Мы до позднего вечера ждали результата. Сидели нашей маленькой группой и смотрели друг другу в глаза, ощущая, что теперь наши жизни тесно связаны. Но мы даже не понимали – насколько. Что мы довольно быстро станем семьей».

Тебе удалось поработать сразу с двумя мужчинами, о которых тайком вздыхают все девушки России. Половина из них — о Даниле Козловском, другая половина — о Евгении Цыганове. Да ты везунчик!
Маша: «Получается так. (Улыбается.) Ну все, собственно, мечтать больше не о чем». (Смеется.)

О Цыганове мы поговорили, давай теперь о Даниле. Как тебе с ним работалось в первом и втором «Духless»?
Маша: «Даня… Мы встретились шесть лет назад. Мы были такие молодые, смешные, театральные два с ним

артиста. И все время как проклятые репетировала. Над нами, мне кажется, вся съемочная группа посмеивалась, потому что мы ко всему относились как-то слишком серьезно. Даня удивительно профессиональный человек. И он очень по-мужски харизматичен, настоящий принц».

И в жизни тоже принц-принц?
Маша: «Да. Видимо, это врожденное. Или воспитание такое. Его кадетский корпус, его долгое нахождение рядом с режиссером Львом Абрамовичем Додиным. Ну потому что даже просто присутствие рядом с такими людьми, как Лев Додин и Петр Фоменко, растит тебя как личность. Даня потрясающий партнер – очень внимательный, заботливый. Он никогда не играет только на своей стороне, он всегда в контакте».

А тебя в жизни мог бы заинтересовать такой мужчина, как его персонаж в «Духless»? Богатый, успешный, уверенный в себе красавчик?
Маша: «Это сложный вопрос… Все, что я знаю – бесполезно отправлять запросы во Вселенную и ждать, что она тебе пришлет кого-то, скроенного по твоим меркам. Я очень не люблю фантазировать, а потом ждать мужчину, наделенного идеальными качествами. Или подгонять уже существующего под желаемые стандарты. Я точно знаю, что у Бога хорошее чувство юмора и он сделает все наоборот. (Улыбается.) Все встречи, которые должны произойти, происходят. Ты находишься рядом с каким-то человеком и чувствуешь любовь. Все. Либо не чувствуешь ее. Других вариантов нет».

А ты вообще влюбчивая?
Маша: «Раньше была влюбчивой».

Что изменилось сейчас?
Маша: «Появилось доверие к пространству, миру, жизни. Раньше, наверное, не было уверенности, что все случается так, как должно быть. Всегда были сомнения, которые порождали метания. Когда появляется доверие – метания исчезают, возникает покой, следом за которым идет смирение. Смирение – эта такая штука важная, труднейшая задача, которую постигаешь всю жизнь. И вот в какой-то момент „твой“ человек приходит в твою жизнь. Или не приходит, но ты не придаешь этому значения. Тебе не нужна влюбленность ради влюбленности. Ты перестаешь рефлексировать: ой, ну когда же я встречу мужчину, которому не страшно в глаза смотреть, с которым я буду чувствовать весь мир вообще… (Улыбается) Так что влюбленности теперь случаются гораздо реже, но они честнее, что ли…»

Любовь для тебя — это эйфория или мучения? По-разному люди ее переживают.
Маша: «Я уверена, что и эйфория, и мучения – это вообще не про любовь. Это мешающие чувства, одно из которых окрашено необыкновенным ощущением легкости, принятия всего, восторга, а другое – страданием, вечными сомнениями, невозможностью существования без конкретного человека. Мне кажется, что это все грани чего-то очень неправильного. Я стараюсь не подключаться к слишком ярким положительным эмоциям и не грузить себя негативными переживаниями. Любовь – это чувство, которое я, например, испытываю, находясь рядом с моими самыми близкими друзьями: оно сильное, ровное и более глубинное».

Много у тебя таких друзей?
Маша: «Да. И это самое мое большое счастье».

В какой момент жизни они появились?
Маша: «Кого-то я знаю с юности. Когда я перешла в обычную школу, то стала еще более непоседлива и активна. Подростковые вихри не обошли меня стороной. В этом возрасте все в первый раз: первая драка, первая влюбленность, первый глоток водки, первая сигарета, первая серьезная ссора с родителями. И моя мама, мудрая женщина, сдала меня на психологический тренинг. Там была такая практика, что когда ты сам его проходишь, становишься инструктором для новичков. И несколько лет моей жизни были посвящены только этому. Сейчас я понимаю, насколько все было вовремя. Если бы я в сложный подростковый период не попала на эти тренинги, неизвестно, каким бы человеком стала. Так вот, кто-то из друзей появился в тот момент жизни. И в театре у меня, конечно, есть близкие друзья. Огромное счастье, что эти люди рядом со мной. Они – мое все».

Скажи, пожалуйста, Москва по энергетике — это твой город?
Маша: «Да простит меня Москва, но нет. И может быть, поэтому я часто из нее уезжаю. Если у меня есть хоть один свободный день, я тут же беру билет и лечу в любую точку мира. Спасибо моей работе, которая кроме душевной радости дает мне еще и такую возможность. Мир такой большой! Кажется, что уже так много где была, а впереди еще столько чудес… Латинская Америка, Япония. .. (Мечтательно улыбается.)

Я читала в одном из интервью, что в своих путешествиях ты постоянно попадаешь в какие-то истории.  Расскажи что-нибудь из последнего.
Маша: „О да! Ну, в общем, я такой человек, что могу приехать в город и ночевать на улице. (Смеется.) Причем с удовольствием. Парадокс, но я чувствую себя при этом в полной безопасности. Самая смешная история, пожалуй, — это как я опоздала на самолет. Я уехала на месяц в Европу. Две недели пожила во Франции, потом мне там надоело, и я переехала в Испанию, в Барселону. Сняла квартиру и начала делать вылазки в разные города. За день до отлета в Москву решила побывать еще в городе Лакарунья на Атлантическом океане. Ночь не спала, прилетела в это прекрасное наполненное светом место, провела там целый день. В девять часов вечера у меня был самолет до Барселоны, где в квартире лежала гора моих вещей, готовых к отлету в Москву. Уже в аэропорту я поняла, что пропустила свой рейс. Ну пропустила и пропустила – возьму билет на следующий. Оказалось, что следующий рейс только в шесть утра, на моей карточке нет денег, а аэропорт в буквальном смысле слова закрывается на ночь. В кармане у меня было четыре евро, которые я тут же потратила на кофе и еду. А дальше пришлось коммуницировать с окружающими. Люди давали сигареты, какие-то деньги — и в итоге мне разрешили остаться ночевать в аэропорту. Выделили скамейку рядом с туалетом и велели больше чем на метр от нее не отходить, иначе сработает сигнализация — и всех уволят. Потому что этот аэропорт — военный объект. Вырубили свет, закрыли здание на ключ и ушли. Ночь я промучилась на этой ужасной скамейке, а в это время моя московская подруга каким-то чудом купила мне билет на утренний рейс. Не буду рассказывать, как я без денег добиралась до барселонской квартиры. Зайдя в нее, я рухнула на кровать и уснула. Проснулась и поняла, что за окнами темно. Время — 21.00, мой вылет — в 22.20. Денег нет, багаж огромен, времени в обрез. И что ты думаешь! При таких исходных данных я сидела у выхода на посадку рейса Барселона-Москва первой! Представляешь, как у человека в экстремальной ситуации может работать мозг? Как я пыталась провезти через израильскую границу пулю, най денную около полицейского участка, рассказывать не буду… Эти истории, они, конечно, „домашние радости“. (Смеется.)
Ну вот получается, что я соткана из всех этих несовместимых штук: начиная с духовной семинарии и психологии, заканчивая путешествиями, Даней Козловским и Женей Цыгановым“. (Смеется.)

Да, последние — просто вишенка на торте. Давай еще раз вернемся к фильму „Духless“. В какой-то момент в нем начинают звучать стихи Бродского „Не выходи из комнаты“ в современной обработке…
Маша: „…Да! Это мой любимый момент!!! Я абсолютный фанат Бродского, в нем часть меня. Мрачная часть, которая все время ищет ответы на вопросы. И когда я увидела еще в монтаже этот момент, то поняла: как я рада, что участвовала в этом фильме!“ (Улыбается.)

А ты вообще сторонник того, чтобы классику встраивали в современность? Как эти стихи или проект „Анна Каренина“, который недавно сделалGoogle?
Маша: „Не всегда. Стихи Бродского в фильме и проект Google — это хорошие примеры. Но бывают и плохие. Я не люблю спектакли, в которых артисты играют классику в джинсах. Не понимаю, зачем это нужно“.

Расскажи, как ты относишься к моде.
Маша: „Внимательно. (Смеется.) Хотя, что бы я ни надела, всегда получается какой-то панк-рок. И еще у меня, безусловно, есть любовь к черным платьям с белыми воротниками, ибо пять лет моей жизни просто впечатали в мозг этот гимназический образ из „Небесных ласточек“. Из всех цветов я обычно выбираю черный. Он строгий, он меня организовывает. Правда, летом у меня бывает момент, что называется, „на рэпе“. И тогда я надеваю джинсы-трубы и разные смешные футболки… А вот на премьеру „Духless“ мы вместе с моей подругой, Аней Чистовой, сделали абсо лютно прекрасный готический наряд (показывает в смартфоне)“.

Он, кстати, очень похож на платье из фильма — то, в котором ты была на приеме, с голой спиной. А татуировки на спине, которые мелькали в кадре, — они настоящие?
Маша: „Да, они мои“.

А что там было? Я не разглядела.
Маша: „Ласточки. Символ свободы. Мой отец был помощником капитана корабля, и он мне часто рассказывал, что ласточки — это первые птицы, которые встречали моряков, возвращавшихся из дальнего плавания. Если увидел их - значит, берег близко. Думаю, что у меня еще будут татуировки. Хотя многие говорят: „Ну что ты делаешь? Зачем еще что-то на себе рисовать, зачем опять колоть ухо?“ Это после того, как я утром проснулась в Лондоне, пошла в самый грязный район, где тусуются рокеры, и на какой-то ужасной кушетке обрела пирсинг, который болел потом еще год. (Смеется.) Я не снимаю этот пирсинг ни на съемках, ни на спектаклях. Я играю с ним все: и Шекспира, и Набокова, и Мухину. Потому что мои ласточки — они нужны мне, и ом-кольцо, и четки на запястье — тоже, два православных крестика, которые подарили мне двое лучших друзей, мальчик и девочка, — обязательны. Я назначила эти вещи ответственными за свое спокойствие, поэтому без них неуютно. Сейчас думаю, где будет следующая татуировка. (Улыбается.} Пока еще не решаюсь, жду момента. Потому что, когда человек решается, он берет и делает. Все в жизни должно происходить в свое время и органично: любовь, татуировки, работа, путешествия — абсолютно все“.