Как все волшебно начиналось…

70 лет назад родился Геннадий Шпаликов. Поэт, киносценарист, режиссер, автор песни «Я шагаю по Москве». Человек, без которого невозможно представить эпоху 60-х.

Вольным — вольная воля,
Ни о чем не грущу,
Вздохом в чистое поле
Я себя отпущу.

Г. Шпаликов

Поздней осенью 2000 года Элем Климов рассказывал мне о том, как возник замысел фильма «Ты и я». В тот вечер я заручилась благословением Элема Германовича на публикацию писем Геннадия Шпаликова к Ларисе Шепитько, связанных с историей создания этого фильма — единственной совместной их работы в кино, при участии Юрия Визбора.

История эта напоминает лирический роман. Однажды летом 1968 года из подмосковного леса появился человек с пухлым мешком за плечами. Его сразу заметили с веранды ближайшей дачи — это был дом Климова и Шепитько. Узнали и слегка удивились: хотелось ненадолго остаться одним, не оставив адреса, как же он их разыскал? Главное, мешок-то зачем?

Не заставив себя долго ждать, человек небрежно развязал таинственный мешок и начал вытряхивать содержимое на пол открытой веранды. Десятки, нет, пожалуй, сотни исписанных листков и листочков. Они тут же стали разлетаться во все стороны, — было ветрено, и жильцы дачи дружно кинулись ловить их, помогая владельцу мешка. А тот весело объяснял:

 — Здесь не по порядку, но разберешься, да, Лариса?.. Забыл опять страницы пронумеровать!

Строчки стихов у Шпаликова возникали будто бы сами собой, «из ничего, из ниоткуда», улетая и опадая где придется, как осенние листья или как эти листки из мешка.

Но вот вроде бы все собрали. Унесли в комнату, сложили ворохом на столе. Сели втроем пить чай, глядя на эту совершенно живую бумажную гору — она все еще шуршала, шептала, вздыхала…

 — По объему это был целый толстый роман, — смеясь, вспоминал Климов. — Наутро мы спохватились: не унесло ли какую-нибудь гениальную сцену ветром в сад, не поискать ли? Но Гена и слушать не захотел: у него ночью уже новые идеи родились!

Где-то он теперь, тот роман из шпаликовского мешка? Завалялся на чьем-нибудь чердаке или в подвале, отсырел, истлел, давно сдан на макулатуру?..

Кинорежиссеру Шепитько внезапное явление из леса поэта-кинодраматурга Шпаликова пришлось тогда как нельзя кстати. В его новом замысле, брошенном к ее ногам в буквальном смысле, мгновенно, обжигающе ощутила она созвучие своим собственным тревогам, раздумьям, волнениям, вопросам. «Мы увидели друг друга как в зеркале»,- скажет Лариса потом. Ты и я! Вот и название — обозначение возникающей зеркальной переклички. С кем? С творческими единомышленниками — «людьми одной группы крови», с будущими героями фильма, с будущими зрителями. Но и этого мало! Ведь в каждом живет еще тайное внутреннее «я».

«…Как это волшебно начиналось! — вспомнит позже Наталья Рязанцева — известный кинодраматург, первая жена Шпаликова. — Гена писал стихи и монологи, еще не к кино, просто так. Лариса услышала в них что-то ей родственное, у нее была пора счастливой уверенности в себе и в кино. Она заразила этой уверенностью Гену. Она старалась создавать ему такую рабочую обстановку, такой уют, так верила в него, что он был какое-то время здоров и счастлив в этой работе…»

В роли главной героини Ларисе Шепитько виделась только и только Белла Ахмадулина.

«Текст роли в ее исполнении звучал совершенно непривычно, ну просто непредполагаемо! Она называла меня Сашей, читая вслух свои места в диалогах, — вспоминал Юрий Визбор. — Мы репетировали с Беллой два месяца. Места для репетиций были самые разные — дом Ларисы, моя квартира, „Мосфильм“ и даже поляна в Ситеневе, где на берегу водохранилища в палатках отдыхали мои друзья — альпинисты, автогонщики, воднолыжники… Да, в общем, это был роман, конечно, предчувствие счастья работы, время совместных чаепитий, бесконечных перезваниваний, цитирование из еще не сыгранных и не снятых мест сценария. С Геной Шпаликовым мы затеяли несерьезную переписку в стихах. Слава Зайцев, делавший эскизы для наших костюмов, клятвенно заверял всех наших домашних и просто знакомых, что он непременно всем сошьет по костюму. Картина была еще не начата, но мы уже ходили на концерты „нашего“ композитора Альфреда Шнитке. Еще я не знал, каким образом мне удастся сыграть в требующей некоторой акробатики сцене в цирке, а уже Мстислав Запашный, знаменитый цирковой артист, стал нашим близким знакомым. И всем этим дружеским хороводом управляла Лариса, у которой хватало времени на все и на всех».

Геннадий Шпаликов — Ларисе Шепитько (публикую с сохранением авторской орфографии и пунктуации, у Шпаликова весьма своеобразной. — И. Б. ):

«Лара, я подсчитал, мы могли бы - вместе — сделать 3 картины, — а мне не жалко, — потому что кино штучно. Я горжусь тем, что все остальное живет на том, что делаем мы, — на наших отходах и неудачах.

Люди делают судьбу, — самая большая удача, — пока что, — это ты. Я объяснял Урусевскому (известный кинооператор и постановщик фильма „Пой песню, поэт“ по сценарию Шпаликова. — И. Б. ) — не знаю, понял ли он, — что ты - герой своего романа о НЕСБЫВШЕМСЯ. 

Только между нами, — я ведь и не так, в общем, живу (хотя и прыгаю с моста), но, конечно, живу литературно по способу нашего героя. А в остальном сплю, пью, пишу, сижу дома, — и с ужасом думаю, что — надо писать, — потому что мне это Богом отпущено, и ничего иного я не умею, а писать, как мне хочется — так я и пишу, — но есть рынок и сбыт. Ты - вне рынка, я - вне рынка, хотя мы и есть тот рынок — единственный — которому надо платить, — но Бог с ними…»

Несмотря на удачную кинопробу, не суждено было сыграть в дуэте с Визбором Владимиру Высоцкому. Не сбылась в роли главной героини и Белла Ахмадулина — запрет Госкино на участие в фильме «непрофессиональной актрисы» был категоричен. И если на главную мужскую роль, помимо Высоцкого, пробовались еще Юрий Соломин, Георгий Тараторкин, Леонид Дьячков (сыгравший в фильме), то ни о ком, кроме Беллы, Шепитько и слышать не хотела. Однако приказ Госкино о запуске фильма в кинопроизводство подписан, и на поиски актрисы дан всего один вечер!..

Юрий Визбор вспоминал, как Лариса приехала к нему без звонка, только и вымолвив: «Беллы у нас нет». Отчаяние ее было так велико, что Визбор без лишних слов выскочил за дверь и привел свою соседку по лестничной площадке.

Это была Алла Демидова. Она-то и сыграла Катю — жену одного из друзей и тайную любовь другого.

Геннадий Шпаликов — Ларисе Шепитько:

«Лариса, может статься, что мы до твоего отъезда (съемочная группа уезжает в Швецию. — И. Б. ) не свидимся. Вот мои соображения, которые я бы тебе сказал при встрече… Самое главное, о чем я хотел тебе написать, что считаю главным — жизнь вокруг должна быть показана — как она и есть на самом деле — волшебная, праздничная, счастливая, стабилизированная, очень радостная, чужая, конечно, но не в коем случае не печальная. Это — весь фокус дела. Все очень и очень красиво, снежно, белоснежно, летают лыжники, ходят по улицам в значках и флагах туристы в цветных куртках, в шерстяных прелестных шапочках, всякие прелестные бабы и ночные леди, и все — сплошной праздник и карнавал, со своими странными и прекрасными шествиями, игрой, — счастьем, но - своим, — никакое это не мелкое и буржуазное, а просто свое, европейское существование, печальной нашей действительности неловкое и печальное по невозможности такой внутренней свободы и безалаберности — внешней. Это должно быть, повторяю — очень красиво и празднично, и потому — для героя — более печально и отстранено, как всегда печален чужой карнавал, чужое празднество, но - печаль светлая, без жлобства и ненависти к этому, а некая, скажем, печаль вперемешку с мыслью: а я-то тут при чем? В этом, по-моему, единственно возможный выход в этой ситуации. И моя к тебе речь и просьба. Собственно, это я и собирался тебе сегодня утром сообщить.

Да, вот еще: привези писателю — за все труды совместные, если сможешь — кепку. Лучше всего в клетку. Какую сама сочтешь.

Счастливо! Всем привет.

Г. Шпаликов».

Будут и еще письма. Не длинные, написанные ночью на принесенных с почты бланках для телеграмм.

Геннадий Шпаликов — Ларисе Шепитько (письмо из Крыма):

«…А тут, как в мае, даже лучше, хотя жара, но прелесть воздуха и вообще славно. И, как говорит моя гениальная дочь — ладно, ладно, очень шоколадно!

Чувствую я себя, если тебе интересно, ничего. Меня тут кормят, — с помощью Коровина, — все вообще ничего. Тоска жуткая. Просто, очевидно, 33 моих года, усталость, — все-таки 3 сценария за год, кроме нашего, сказываются, — и очень болезненно, хотя никогда так не думалось и не писалось, как сейчас.

Буду я тут недели две — и далее — и так далее. Обнимаю. Элему привет. Всегда твой Гена».

«Милая Лариса, — пытаясь работать над делом святым, — я смылся. Работа идет крайне тяжко. Но - ничего! Живу я тоскливо, без пляжно, без бабно, и вообще тоска. Хотя причин для этого нет. Мне помогли снять дом, рядом с Чеховским, это дом по улице Чехова, 18. Мне смотреть одному в окно крайне нелепо, но - что делать! И видеть никого неохота. Страшно тяжело то, за что я взялся. Хочу выполнить это один — пока что. Страницы сыпятся лист за листом, но, — но, — но, — что? — не знаю, не уверен. Лара, прочел на почте, все верно, кроме пропусков букв и некоторой велеречивости слога, но это так, — за счет ночи, — с ночью сочтемся, а в остальном верно.

Гена».

«Он с максимальной полнотой сумел выразить свою эпоху, нашу эпоху», — скажет Лариса Шепитько на первом вечере памяти Геннадия Шпаликова. И добавит: «Эта эпоха закончилась».

«Некоторые — и я - как-то выжили, прижились, — напишет позже Белла Ахмадулина. — Шпаликов — не сумел, не выжил. Это благородно…»