Мне скучно, бес

Петр Фоменко задумал «Триптихъ» давно. Еще два года назад в Пушкинских горах он рассказывал про свою мечту о спектакле, в котором бы неожиданно соединялись «Граф Нулин», «Каменный гость» и «Сцены из Фауста».

Неочевидность этой комбинации всех тогда заинтриговала. А Фоменко только тяжело и суеверно вздыхал: «Нам предстоит попробовать найти связь или противусвязь „Графа Нулина“ с „Каменным гостем“ и „Моцартом и Сальери“. Триптих завершался бы „Сценами из Фауста“».

Вздыхать было отчего — «Триптих» стал не только премьерой нового спектакля, но и премьерой нового пространства: в «Мастерской П. Фоменко» появилась Малая сцена. Архитектурная сценопись Владимира Максимова в соединении с магической светописью Владислава Фролова стала главным сюрпризом спектакля. Но мы его пока отложим. 

В первом акте — «Графе Нулине» — ничто не предвещает грядущей метаморфозы пространства. Пока это только маленькая, неглубокая сценка с прелестными мостками, ведущими с двух сторон на галереи, со всех сторон окружившими амфитеатр. Та же галерея, образовав балкончик над сценой, приютила Кирилла Пирогова (соседа-сочинителя, Лидина). Возлежа на подушках, загримированный под Пушкина, он держит перо, которое легко трепещет в его руке, выводя и озвучивая собственное сочинение. В той нежно-игривой, волнующе-свежей манере, к которой так приучил нас фоменковский театр, ему вторят Параша (Мадлен Джабраилова), слуга Picard (Олег Нирян), Филька-Васька (Никита Тюнин и Степан Пьянков), Барин (Максим Литовченко), Наталья Павловна (Галина Тюнина), лениво лежащая в перинах там же, на галерее, и, наконец, сам Граф Нулин-Карэн Бадалов, длинноволосый манерный и томный, точно пародирующий сам себя в «Египетских ночах».

Здесь «фоменки» с легкой печалью празднуют свою ушедшую молодость, воспроизводя тот хорошо знакомый и любимый стиль игры, который сопровождал их от рождения до толстовских акварелей «Семейного счастья» и «Войны и мира». С той только разницей, что никогда еще, кажется, стихия стиха самого по себе, льющегося легко и свободно или постукивающего копытцами на поворотах-цезурах, не была явлена с такой праздничной силой. Точно Лидин и есть тот поэт, что, заглянув к соседке в Тригорское, развлекает ее гениальными импровизациями, а все обитатели поэмы — воплотившиеся стихотворные формы и образы.

«Каменный гость» — вторая часть «Триптиха», и именно в ней с пространством новой сцены происходит главная метаморфоза — стена поднимается, и за ней мы видим пугающую своей монументальностью городскую перспективу — стены домов, архитектурные объемы, проемы дверей и окон, лестницы и переходы. Точно волшебник выстроил этот город во время первого акта. Когда же сознание возвращается к оторопевшей публике, она разгадывает природу этой таинственной метаморфозы: за поднятой стеной мы видим фойе театра с его впечатляющей высотой, широкими скамьями-ступенями, огромной застекленной панорамой на Москва-реку.

Функциональное фойе неожиданно превращается в тот поэтический Мадритт Дон Гуана, где ему предстоит умереть от «пожатья каменной десницы». Тени, дрожащие в свете свечей, распятие в каменном монастырском проеме, гулкий окрик пространства, власть глубины. Так трагический космос Пушкина раз и навсегда обрел свою идеальную архитектуру.

И вновь — акустическое открытие, чувственный образ поэтической поступи Пушкина — Галина Тюнина-Донна Анна, хромая на одну ножку, стучит деревянными башмачками по ступеням, преодолевает «линию рампы», уходит в гулкую глубь, внезапно останавливается и вытряхивает из башмачка камушки, дав притаившемуся Дон Гуану-Пирогову право сказать про «узенькую пятку», замеченную им под черным покрывалом.

Когда же встреча состоится, голос Донны Анны окажется таким же соблазняющим и целомудренным одновременно, как цоканье ее деревянных башмачков по монастырскому полу. Виртуозность этих амплитуд — едва ли не лучшие моменты в ее игре. «Подите — здесь не место», — строго говорит один голос. А другой заговорщически шепчет из-за угла: «Завтра ко мне придите».

Так движется «Триптихъ» от одной части к другой и третьей. Связи, которые в нем нарастают, становятся все интересней. Например, интересно думать над тем, зачем Фоменко нужно, чтобы все три любовные пары (Лидин — Наталья Павловна, Анна — Гуан, Фауст — Гретхен) играли одни и те же актеры — Тюнина и Пирогов. Есть ли эта некая линия в движении смысла? Фоменко аристократически уходит от прямых и простых ответов. В его спектакле (особенно во второй и третьей части) гул пространства создает то философское напряжение смыслов, которое и есть пушкинский космос.

Третья часть «Триптиха» названа «Мне скучно, бес». В ней соединились стихи Бродского, сам «Фауст» Гете и пушкинская «Сцена из Фауста». С каждым мгновением меланхолия и высокая тоска все сильнее овладевают пространством спектакля. Скрытое шелком надгробие Дон Гуана и Донны Анны превращается в шелковое полотнище, которое внезапно возникает на театральных «небесах», покрывает головы зрителей, потом сцена с актерами исчезает в глубине, оставляя нас наедине с неразгаданной тайной и красотой.