Идут своей дорогой

В театре «Мастерская Петра Фоменко» состоялась премьера спектакля «Триптих» по Александру Пушкину. Репетиции шли несколько лет. И этой постановкой Фоменко открывает Малую сцену своего театра, пытаясь, по его собственным словам, «привить театральный микроб этому мраморному, современному зданию, соединить театр с архитектурой». Спектакль состоит из трех частей («Граф Нулин», «Каменный гость», «Сцена из Фауста»).

Обычно с годами любая женщина находит свой стиль, точно зная, какой фасон — ее, а какой — решительно неподходящий. Опытный режиссер также хорошо знает границы собственных возможностей и возможностей своей труппы. Однако знать свои границы — не значит соблюдать их. Любой фанат «Мастерской» радостно подпрыгнет, услышав, что мастер взял к постановке пушкинского «Графа Нулина». Ироническая мудрая поэма с ее домашним разговорным языком и многочисленными пародийными реминисценциями просто создана для «фоменок». Тот же искушенный зритель недоуменно разведет руками, услышав о «Каменном госте», — трагический жанр кажется этому театру чуждым. А уж узнав о крутой смеси «Сцены из Фауста» Пушкина, отрывков из «Фауста» Гете в переводе Пастернака и сложнейшего стихотворения Иосифа Бродского «Два часа в резервуаре», почитатель только горестно вздохнет: «Фоменко любит дороги, на которых сам Мефистофель ногу сломит!»

Пытаясь вычленить самые главные черты режиссуры Петра Фоменко, его актриса и ученица Галина Тюнина использует слово «непредсказуемость». И поясняет, что мастер любит нарушать правила, любит браться за произведения, которые по определению «не даются». Так он выбирает не первый том «Мертвых душ» (как бы могли порезвиться там его актеры!), а второй. Или добавляет к пушкинским «Египетским ночам» Шекспира и Брюсова. Петру Фоменко важна сама попытка раздвинуть границы, испытать новые возможности. Предсказуемо прекрасному он предпочитает неожиданность, пусть и сомнительную.

Каждая часть «Триптиха» решена в ином жанре. Первая — «Граф Нулин» — обозначена как «сантиментальный анекдот в стихах». Галина Тюнина (Наталья Павловна), Карэн Бадалов (граф Нулин), Параша (Мадлен Джабраилова), Максим Литовченко (Барин), Кирилл Пирогов (Сочинитель, он же помещик Лидин) тут ожидаемо хороши и, пожалуй, лучше, чем представлялось. Здесь есть все, за что любят «Мастерскую». Прекрасное чтение стихов, когда слышны каждая гласная и каждый знак препинания. Выстроенные по вертикали мизансцены: герои то и дело путешествуют по лестницам, а Сочинитель и вовсе расположился наподобие верховного существа где-то под колосниками. Прелестны воздушные «этюды-импровизации на темы». Хороша сцена сонного утра в помещичьем доме, когда Барин отъезжает на охоту: в пушкинский стих вплетены зевки, потягивания, отголоски эха, повторения фразы разными голосами в разных регистрах. Прекрасно появление графа Нулина, уныло несущего колесо сломавшейся коляски. Незабываем его тет-а-тет с хозяйкой на подвешенной на веревке и раскачивающейся площадке: «как тальи носят? Очень низко, почти до… вот по этих пор. Позвольте видеть ваш убор. Так… рюши, банты, здесь узор. Все это к моде очень близко». А кульминацией становится ночной визит влюбленного графа в спальню хозяйки. Карабкаясь по лестнице, граф свечой вдруг освещает огромный гобелен, на котором изображены преступный Тарквиний и полуобнаженная рубенсовская Лукреция, около которой граф замирает в вожделении. Точно найдена смешная деталь: граф теряет в спальне свой парик. 

Лукавые строфы финала, в котором мы обнаруживаем, что добродетельная Наталья Павловна имеет конфидента, звучат как музыкальные фразы (чего стоит одна мечтательная интонация Галины Тюниной, тянущей: «Помещик 23 лет»!).

Во второй части — «Каменном госте» — задняя стена Малой сцены поднимается, и представшее глазам зрителей пространство театрального фойе превращается в мраморные своды Антоньева монастыря, где похоронен убитый командор. На полу — могильные плиты, на авансцене — квадрат надгробия, перед которым молится Дона Анна (Галина Тюнина). Кокетливое платье Натальи Павловны заменено черным вдовьим покрывалом, а прюнелевые туфельки — деревянными сабо, цокающими по мраморному полу. Вот вдова наклонилась, вытряхивая камушек, а Дон Гуан (Кирилл Пирогов) жадно рассматривает ее узенькую пятку.

Театр определил «Каменного гостя» как «маленькую ироническую трагедию». Но, честно говоря, найти жанровые отличия «иронической трагедии» от «сантиментального анекдота» довольно затруднительно. Отношения Доны Анны и Дона Гуана в спектакле «Мастерской» неотличимы от отношений графа Нулина с Натальей Павловной. А жизнелюбивая Лаура (Мадлен Джабраилова) и вовсе кажется переодетой Парашей. Хороша ее реакция на бестактный вопрос Дона Карлоса: «А сколько лет тебе?» Затягивая паузу, поднимая глаза к небу, Лаура загибает пальцы, чтобы потом с понятной злобой ответить: «Осьмнадцать лет!»

Командор здесь также лишен трагического величия: маленький человечек с белым лицом и трупными пятнами на щеках (он едва достает по грудь собственному памятнику). В последней сцене он стоит у ложа (оно же надгробие), где возлежат его вдова с его убийцей, а потом протягивает свою железную перчатку Дон Гуану. Человечек грустен и отчаянно нелеп: кажется, он сам сознает, что в ироническом анекдоте явление мстителя, дыхание рока, трагическая поступь судьбы решительно неуместны.

Превратив «Каменного гостя» в ироническую трагедию (она же «сантиментальный анекдот»), театр столкнулся с банальнейшей из проблем: великие авторы не позволяют переосмыслять себя безнаказанно. В самый неподходящий момент они являются наподобие так и не успокоившегося Командора и губят чужой замысел.

Третья часть — «Мне скучно, бес…» («Сцена из Фауста») — определена как «бурлеск». И тут Фоменко предлагает зрителям поистине адскую смесь из сочинений Гете, Пушкина, Бродского. Режиссер изобретательно компонует парад театральных штампов. Полеты на канате. Теневые картины. Вокальные номера. Есть балаганная компания, изображающая адские силы: Смерть с набеленным лицом, Солдат на инвалидной коляске, Ведьма с накладными грудями. Где-то наверху Маргарита (Галина Тюнина) за прялкой (она же колесо судьбы). Меняет шляпы и плащи Мефистофель (Карэн Бадалов). Тут и шелковая ткань, изображающая море и накрывающая зрительный зал. Здесь так много всего, что разбегаются глаза, и в какой-то момент очень хочется сказать: «Хватит! Вы сами-то знаете, что хотите нам сказать? И где среди этой толчеи ускользающая нить смысла? И как этот балаган связан с Пушкиным?» Положим, свою «Сцену из Фауста» Пушкин писал, когда Гете только создавал вторую часть своей бессмертной книги (и эта перекличка титанов сама по себе интересна). Но при чем тогда Бродский?

Очень легко посоветовать театру отбросить трескучую и неудачную третью часть. Еще проще рекомендовать Фоменко впредь помнить о своих пределах, в которых его театр не знает соперников. Но - понятно, что все эти призывы останутся втуне. Самый непредсказуемый режиссер нашего театра меняться и дальше не собирается, осваивая новые пространства: архитектурные, литературные, художественные.