«Мастерская Петра Фоменко» закрутила «Театральный роман»

В программке «Театрального романа» указано: «Авторы спектакля — Петр Фоменко, Кирилл Пирогов». Только самые наивные зрители могут поверить в то, что основатель любимой народом мастерской, небожитель и великий мастер, вдруг в один прекрасный день уселся за режиссерский столик вдвоем с актером и они принялись сочинять новый спектакль. Все театральные люди знают, как это бывает: ставит второй, а потом, когда нужно довести дело до ума, приходит первый и придает спектаклю, скажем так, потребительские качества. В сущности, можно было бы и не акцентировать на строчке внимание, но в данном случае постановочная коллизия имеет непосредственное отношение к булгаковскому «Театральному роману», напоминающему, что репертуарный театр — место загадочное и жестокое, где возвышенное и обыденное срослись между собой, где сталкиваются человеческие самолюбия, а прекрасное незаметно становится ужасным.

Ни для кого не секрет, что описанный Булгаковым в едко-сатирических красках Независимый театр — это советский МХАТ и что у каждого из персонажей романа есть реальные прототипы (наверняка приложившие руку к тому, чтобы роман долго не публиковался). С другой стороны, мир, описанный Булгаковым, можно без труда спроецировать и на саму «Мастерскую Петра Фоменко»: она тоже занимает особое место на театральной карте, в ней тоже есть непререкаемый авторитет — Учитель, есть актеры первого призыва, то есть основоположники, есть ученики моложе и еще моложе, есть разные попутчики и примкнувшие. Но вряд ли стоило ожидать, что «Мастерская», театр не просто приятный, а приятный во всех отношениях, вдруг займется осмеянием самого себя и сознательной самопародией. Так и получилось, в новом «Театральном романе» всего по чуть-чуть: немножко про МХАТ, совсем немножко про самих себя, слегка про судьбу Михаила Булгакова. Ну а о настоящих побудительных мотивах очередной работы пусть, как говорится, гадает кто-нибудь другой.

Спектакль начинается с музыки Ильи Саца к мхатовской «Синей птице» и поначалу задает всему «Театральному роману» этакое сказочное настроение: окаменевшая группа литераторов оживает, потом персонажи выходят на сцену на слегка пружинящих ногах, будто хоровод из знаменитой волшебной истории. Писатель Максудов, которого играет инициатор постановки Кирилл Пирогов, в загадочную сказку, судя по всему, вовсе не стремится: нервный и одинокий литератор, в котором по нескольким фразам легко опознать Михаила Булгакова, он ищет не встреч с чудаковатыми незнакомцами, а подлинного вдохновения, даже полузонтик в виде суфлерской будки цепляет себе за спину, как ангельские крылья. Но все у него получается как-то понарошку, даже попытка самоубийства. Вообще первый акт спектакля распадается на симпатичные этюды: событий на сцене вроде бы совершается много, но зрительный зал, кажется, полудремлет, впрочем, вполне благосклонно полудремлет. Немало оживляет обстановку лишь появление Мадлен Джабраиловой и Галины Тюниной в ролях секретарш Ивана Васильевича (Станиславский) и Аристарха Платоновича (Немирович-Данченко) соответственно: каждая сидит у задернутого шторками портрета своего хозяина.

Зато во втором акте публику ожидают две действительно очень смешные и отлично сыгранные сцены. Первая — аудиенция у Ивана Васильевича: выезжающий из-под сцены, точно из преисподней, Станиславский Максима Литовченко почти не двигается во время всего разговора и оказывается каким-то полузамороженным реликтом, пугливым и далеким от реальности. Вторая — заседание совета основоположников: одетые в белые костюмы и красиво рассаженные корифеи Независимого театра появляются за театральным занавесом под торжественную музыку. Обсуждение пьесы Максудова заканчивается тем, что основоположники просто коченеют, превращаются в кукол, к счастью, очень подвижных и податливых, так что Бомбардов, объясняя Максудову истинные мотивы поведения присутствовавших, устраивает целое кукольное представление, манипулируя телами великих. Но писателю не до развлечений. В спектакле «фоменок» нет последних строк «Театрального романа» — лирический герой не иссушен любовью к сцене, он убегает прочь, потому что в нем уже зреют строки романа «Мастер и Маргарита». Театр — преходящая безделица, а вот рукописи не горят.