«Моряки и шлюхи»: долой слова и юбки

Тут, в театре, где любят смысловые изыски, решили обойтись без слов, взяв только музыку и танец — древние, как основной инстинкт, искусства, доносящие смысл прямиком в позвоночник. Получились пластические вариации на тему любви — любой, какой бы он ни была.
Название, сочное, провоцирующее, точно разводит героев на инь-янь, женское и мужское, начало и конец, на два полюса, между которыми электричество лютует. С него все и начинается. Женские ждущие позы, лица в вуалях — и нервная стайка напряженных мужчин, они, как под током, вздрагивают и устремляются… Мысль про акт зачатия — дурацкая, аналогий ищут от невладения предметом, а в этом театре им, то есть любовью, владеют в совершенстве и стажеры, и фоменки-звезды Мадлен Джабраилова, Ксения и Полина Кутеповы. И пришлый хореограф Олег Глушков уже совсем знаменит, в ведущих театрах немало его танцы танцуют, а уж после «Стиляг» — особенно.
Музыки много самой разной — и Гендель с Вивальди, и «Яблочко», и «Аукцыон», и барочный Перселл, и картинный Бизе, и танго. А реплик — чуть-чуть. Вот барышня, заглядывает мужчине в глаза: «Разрешишь? Ну разреши», — и юбку — фр-р-р! — долой: «Сейчас разреши, а потом не разрешай». О чем это, зритель, мы потом додумаем, а пока ужасно соблазнительно… И откровенно. Еще откровеннее композиция под песню «Серафина» о портовой шлюхе. Она (Серафима Огарева — в созвучии имен есть ироничный шик, как и в обыгрывании сходства актера Амбарцума Кабаняна с Цискаридзе) перецелует всех мужчин, и вот уже у кого-то из них в ногах бьет частые поклоны. Нет, это не грубо, и точно не пошлее, чем пресловутые «бабочки в животе».
Любовь тут — суть, трагедия, радость, фарс. Пока влюбленные скользят в вальсе с огромными рыбинами, одна героиня, практичная дамочка из 50-х, чуть ларечная, чуть неуклюжая на каблуках, «пожинает плоды», приговаривая: «Спасибо, Макс, за рыбу, Павлик — за цветы». Пока другие сходят с ума, она в фате идет замуж. Каждому свое. Кому Штраус — кому рыба. Как в жизни.
Может, и не самый захватывающий, но остроумный номер танцующих ног. Пара голых женских среди множества обрюченных мужских. Тела и лица скрыты черной ширмочкой, чтоб не мешали, у ног тут свой чувственный роман. Ироничный изящный фрагмент с Музой. Под нарочно прекрасную арию из Перселла красавица в красном (Полина Кутепова), извиваясь и оживая в мужских руках, подплывает к творцу. Он ее и так, и сяк, а чуть зазевался, она бряк и лежит недвижно, ее бы щипнуть где надо, винца ей что ли налить — ну, как обычно у творцов отношения с этой неженкой складываются? А вот еще дуэты посерьезнее, где тела перетекают как в замедленной съемке, и что-то в них от вечности есть, как в сюжетах о Тристане — Изольде, о Фаусте — Маргарите, кочующих из эпохи в эпоху.
А каким жутковатым может быть залихватское «Яблочко», когда его танцуют женщины? Одержимо, самоубийственно — эх, да по тарелочке. Здесь любовь — чувство разбойничье, оно здесь вор, грабитель, тать.
Второй коротенький акт под густую виолончель — этакая кода всего спектакля, как будто кусочки сложились в целую картинку, но где каждый матрос во фраке и каждая шлюха в бальной кисее все равно сам по себе. И кто они — враги, друзья или все жертвы?
После спектакля незнакомая дама в мехах спросила меня, так про что был спектакль? — и пока я соображала, она сама же и ответила — про секс!
Ну да, наверное, — если огородов не городить — то про него. Да и про что вообще вся наша жизнь?