Мозаика «Войны и мира»

Премьер в двух небольших залах «мастерской Петра Фоменко» ждут в Москве как главного художественного события, и не зря: после психологической вязи «Семейного счастия» Толстого зрители увидели гротескно-эксцентричную постановку «Войны и мира». Три сцены начала романа: Петербург, Москва и Лысые Горы.
Вместо занавеса — карта Европы 1805 года, где рядом с европейскими столицами обозначены «степи кочующих киргизъ». Вместо элегически-философской интонации, в которую впадают все, кто обращается к Толстому, — резкие мазки театральных красок. Анна Павловна Шерер хромает, Марья Дмитриевна Ахросимова слепа, а старый Болконский похож на барона Мюнхгаузена. Парадокс в том, что смелые даже на сегодняшний день приемы больше передают суть происходящего, чем послушное цитирование автора в прологе, названном «Какая сила движет народами?». Впрочем, народы — это слишком абстрактно для данной постановки, она вся построена как раз на конкретном, на подробностях, будь то разбитая старым Болконским тарелка или его же токарный станок.
Шаг в сторону эксцентрики оправдан: хорошо черпать психологические глубины, если речь идет о двух героях не самой знаменитой толстовской повести, а если перед тобой — роман-эпопея, населенный множеством лиц, знакомых с детства? Сколько спектаклей, похожих на иллюстрацию школьного пособия «Краткие сюжеты мировых шедевров», прошло перед глазами (последний — эстонская «Война и мир» Микка Миккивера, показанная на «Балтийском доме»). Фоменко не иллюстрирует, а делает пеструю театральную мозаику, в которой лирике почти нет места, а герои — не столько действующие лица романа, сколько фантазии на тему этих образов, смешные, странные и до боли дорогие. 
Выделять кого-либо из артистов в фоменковских спектаклях — дело неблагодарное: дух команды и общего энтузиазма отсюда еще не выветрился, и четырехчасовую премьеру «Войны и мира» здесь играют на таком подъеме, будто театр закрывают. Но нельзя не сказать о том, как Галина Тюнина мастерски соединяет кошачью хватку Аннет Шерер, простосердечие графини Ростовой и нелепость княжны Марьи. Как точен Андрей Казаков в роли довоенного Пьера, не отягощенного опытом. Как ослепительна Ксения Кутепова в ролях Лизы, Сони и Жюли — она вообще идеальная фоменковская актриса, потому что любимые всеми его учениками гротеск и характерность умеет сочетать с обезоруживающей искренностью. В новом спектакле исполнителю легко впасть в шарж, пародию, чего не избежали Карэн Бадалов — старик Болконский и Полина Агуреева — Наташа Ростова, неоправданно большое место занимает и Анна Михайловна Друбецкая, которая у Мадлен Джабраиловой напоминает героиню Островского.
Спектакль хочет удивлять. От него можно было бы ожидать столь же мощного антивоенного пафоса, как в «Одной абсолютно счастливой деревне», но его нет. Философских прозрений — тоже. Мысль о гибельности любых войн сведена к песенке про короля Мальбрука. Властитель дум Наполеон и победивший его Александр I, чьи портреты обрамляют сцену, выглядят комично. Да и в самих героях схвачены прежде всего те черты, над которыми легко посмеяться, как смеемся мы над хорошо известными слабостями и привычками близких людей. Театр не без основания полагает, что ничего нового о семьях Ростовых и Болконских он все равно не скажет, а потому говорит без слов — как в танце Пьера и Наташи, долгом, тщательно поставленном и неотразимом. Конечно, легко сказать, что новая постановка снимает только один слой великого романа, но многим ли удавалось хотя бы это?
Здесь хорошо знают: зрителю давно уже интересно не что сказал Толстой, а как его прочитали. А театральный язык Петра Фоменко, опробованный им на разных подмостках и доведенный почти до совершенства в обретенных наконец родных стенах, — это одна из немногих реальных ценностей нашей сцены.