Трагический фарс московской комедии дель арте

На сцене московского театра «Эрмитаж» режиссер Михаил Левитин построил квартиру."Зойкину квартирую Михаила Булгакова. Хотя, судя по «обжитости» каждого квадратного метра и налаженному быту местных обитателей, дом с этой квартирой существует давно. И населен жильцами, которых"опирает по единой шкале и к которым приводит гостей-зрителей хозяин дома Михаил Левитин. Десять с лишним лет назад — к «Нищему…» Юрия Олеши. Теперь на той же, судя по всему, лестничной клетке открыли свои двери комнаты, спроектированные сценографом Гарри Гуммелем. Или он перепланировал апартаменты олешевского героя писателя Занда?

Потому что смутное ощущение знакомого места, времени и действия не оставляет на новом спектакле «Эрмитажа». Кстати, единственном спектакле из существующих в репертуаре этого театра, поставленном «строго» по пьесе, а не собранном из разных «кусочков». Знакомая квартира. И окно слева, выходящее в пыльный двор, освещенный солнцем. Его уже задергивал шторами прежний хозяин — Нищий. И огромное окно-витрина справа, за матовым стеклом которого темным силуэтом распластывается всемогущий коммерческий директор треста тугоплавких металлов Гусь-Ремонтный. Гусь, которому нет отказа ни в чем, кроме любви. Когда-то за этим окном маячил силуэт также обделенного любовью Занда. А вот шкаф — десять лет назад в нем рядом с единственным платьем прятался повеса-дэнди с историческим именем Шлиппенбах, ведя свои любовные игры. Теперь здесь же среди изобилия парижских туалетов авантюрист иного замеса Аметистов и похожий на представителя «якудзы» китаец Херувим нюхают кокаин. Освещенные желтым светом, за стеклянной дверцей они похожи на заспиртованных уродцев в банке. Только некогда сидевшее на шкафу траченное молью чучело «мхатовской» чайки заменила маленькая копия статуи Будды.
В углу сцены под мощными телесами ее оригинала в театрально-пряном дыму выясняют отношения прачки-китайцы: Газолин (Геннадий Храпунков) — живой двойник бога из папье-маше и непомерно длинный для подданного «небесной империи» Херувим (Андрей Соколов). Времена меняются, и идеалы меняются вместе с ними? Хотя обе квартиры-спектакля, одна из которых стала «новостройкой» начала первого десятилетия «Эрмитажа», а другая — «первым кирпичом» фундамента второго десятка, существуют в одном доме-театре в атмосфере «идеализированного быта». Трагедии и драматические ситуации в обоих спектаклях Михаил Левитин строит по-театральному бурно, идеализируя происходящее с грустью взрослого, вспоминающего школьные годы.
Знакомая квартира и знакомая хозяйка. Зойка — Любовь Полищук, которая никогда не прекращала говорить, что именно Левитин дал ей почувствовать себя драматической актрисой. Когда-то ей, потрясающе красивой женщине, этот режиссер сказал: «Ты - клоунесса». Сегодня он же этой «клоунессе» антрепризных постановок нашел редкую в драматургии вещь — пьесу с Ролью для актрисы. Возвращение Полищук на сцену «Эрмитажа» похоже на шаг с темной лестничной клетки в собственную квартиру. Когда после поворота ключа переводят дух и говорят: «Я дома». Очень на месте ощущает себя Зойка у Полищук, абсолютной хозяйкой действия, совершенно заполняет собой пространство спектакля и полностью принадлежит обустроенному быту своей квартиры. Лелеемое намерение покинуть жилплощадь и отправиться в город Париж похоже на сказку для успокоения сердечного друга. Напротив, Зойка с энергией Скарлетт советской разрухи бросается на защиту квартиры, своего объекта обожания — есть цель, ее надо достигнуть любым путем, об остальном «подумаем завтра». И эта шикарная женщина в глубоко декольтированных сзади платьях (художники Светлана Калинина и Ирина Белоусова) с грацией и хваткой хищной кошки заманивает «птичек»-клиентов. А огромная люстра в ее гостиной, опускаясь, клеткой накрывает и «некредитоспособную» будущую «манекенщицу», и убитого Гуся.
На фоне обычной жизни «страшной музыкальной шкатулки» булгаковского дома Михаил Левитин разыгрывает комедию дель арте. Печальный измученный морфием Обольянинов (Борис Романов), местный шустрый домовой Аметистов (Анатолий Горячев) и Зойка образуют классический треугольник Пьеро-Арлекин-Коломбина. «Музыкальные» ремарки пьесы режиссер расширил до отдельных номеров и сделал теми веревочками, которые обычно держат марионеток. «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной» — выход Обольянинова. «Вечер был, сверкали звезды, на дворе мороз трещал. Шел по улице малютка. Посинел и весь дрожал» — явление Аметистова. Дальше раскладывается классическая схема дель арте. Пьеро-Обольянинов вял, печален и принадлежит к разряду «уходящей натуры». Арлекин-Аметистов выпутывается из любых обстоятельств, при этом он не забывает пнуть неудачника Пьеро и, главное, всегда знает, когда надо испариться.
Для Анатолия Горячева роль Аметистова стала серьезным испытанием. Никогда до этого его персонажи в спектаклях «Эрмитажа» не определяли ход событий. На этот раз артисту удается не утонуть в облаке всеобщего поклонения Коломбине-Полищук, для чего его Арлекин-Аметистов неутомимо разыгрывает мини-моно-спектакли. Благо, булгаковские тексты тому способствуют.
У Михаила Булгакова в «Театральном романе» персонажи оживали в воображаемой «коробочке» будущей сцены. У Михаила Левитина обитатели «Зойкиной квартиры» живут в «картине» — с массивной рамой, затянутой бордовым занавесом. Этого театрального атрибута весьма много в спектакле — мягкое полотнище постоянно снует перед зрителями. Иногда его ненадолго оставляют в покое, и тогда посетительницы Зойкиного дневного ателье сами пытаются «выйти» из рамы, рельефами проступая на этом занавесе. А на сцене — калейдоскоп миниатюр: горничная Манюшка-матрешка (Ирина Богданова) — растрепанная и громкоголосая, интеллигентного вида управдом Аллилуя (Александр Пожаров) с жаргоном дворника и подложенной в галифе ватой для объема «бедер», фарфоровая куколка Алла Вадимовна (Ирина Качуро) с внешностью звезды немого кино, выходы «манекенщиц» ночного ателье неудовлетворенной мадам Ивановой (Дарья Белоусова), угловатой Мымры (Екатерина Тенета), ощущающей себя при этом великосветской дамой, великовозрастной нимфеточки Лизаньки (Лариса Панченко).
Михаил Булгаков назвал жанром «Зойкиной квартиры» «трагический фарс». Это определение перманентной жизненной ситуации, когда увеличивающееся количество нелепых и комичных положений неизбежно переходит в качество — трагедию. И одно без другого не существует. Выстроенный по-старомосковски добротно спектакль «Зойкина квартира» в театре «Эрмитаж» дает возможность поразмышлять, чего в нем больше — фарса или трагедии. Но присутствует и то, и другое.