RuEn

Акробаты и клоунессы

Прямо перед премьерой разнесся слух, что самому Петру Наумовичу Фоменко новый спектакль очень нравится. Шли воодушевленные. Спектакль начался, смотрим — и нам нравится. На самом-то деле на постановки этой пьесы всегда идешь, опасаясь: с одной стороны — текст замечательный, испортить его, кажется, нельзя, а с другой стороны — очень трудно сказать что-то новое, когда у всех перед глазами фильм Михалкова с Гурченко и Любшиным. А этот спектакль не похож не только на фильм и другие известные постановки этой пьесы, он совсем не похож на спектакли «Мастерской П. Фоменко» — никаких психологических кружев и мягкого обаяния. Да что там говорить: в нем и артистов фоменковских всего двое: в роли Тамары — Полина Агуреева, ради которой, судя по всему, Виктор Рыжаков и затеял эту постановку, и в эпизодической роли Тимофеева — Алексей Колубков. (Третьим можно считать стажера театра Артема Цуканова в роли Славы).

Рыжаков сам придумал остроумную сценографию — лаконичную и изобретательную, которая много определяет в этом спектакле. Посреди малой сцены фоменковского театра он выставил уже совсем маленький квадратный помост, на котором героям приходится тесниться, как в крошечной комнатке. А посреди помоста поставил стену. Когда спектакль начинается, на этой стене с помощью видеопроекции будто сами собой рисуются мелом кривая дверь, пальто на вешалке и радиоточка, раздувающаяся, словно в мультфильме, от громких звуков. Потом окажется, что стена заклеена бумагой и, чтобы впустить Ильина, Тамаре придется сдирать ее, как обои, и там откроется уже не нарисованная, а настоящая дверь. Стена будет крутиться вокруг своей оси и ездить по площадке туда-сюда, на ней нарисуется уличный фонарь, с нее будут снимать дверь, превращая в арку, в акробатических мизансценах залезать на стену и свисать с нее. Эта голая стена с нарисованными предметами, которая, вероятно, придумалась от привычки к бедности (Рыжаков много работал с небольшими и небогатыми театрами), сразу определяет совсем непривычный подход к пьесе Володина, которая для нас навсегда связана с гиперреалистической подробностью деталей советского быта из фильма Михалкова. Спектакль в «Мастерской П. Фоменко» — во-первых, очень условный. А во-вторых — совершенно эксцентрический. Причем главные эксцентрики тут — женщины.

Конечно, Игорь Гордин, приглашенный на роль Ильина из ТЮЗа, предсказуемо хорош, он играет в своей знакомой суховатой и отрывистой манере такого настоящего мужчину, сдержанного, интеллигентного и немногословного, какого мы и могли от него ожидать. А вот Тамара (Полина Агуреева) и смешная маленькая Катя (студентка Школы-студии МХАТ Яна Гладких) — настоящие клоунессы. Совсем девочка, хорошенькая Катя постоянно становится в уморительные позы, отставив ножку, отклячив попу и закинув голову, чтобы произвести впечатление дамы бывалой и независимой. Красавица Агуреева начинает спектакль нелепейшим существом, исполняя под звуки радио какую-то дикую зарядку, скача и извиваясь в байковой ночной рубашке до пят и уродливой синей сеточке на огромном начесе. Она чем-то похожа на мышь — двигается суетливо и стремительно — и на иссохшую старую училку со стеклянными глазами, при любом шорохе горбящуюся и сжимающуюся, будто в ожидании удара. Представить, что когда-то она была другой, — нелегко, и Ильин свою прежнюю любовь пытается вызвать из этого чучела, насвистывая что-то, что, вероятно, семнадцать лет назад было позывными для них обоих. Но та девятнадцатилетняя «звезда» Тамара на свист не выходит. 

В программке (здоровенном куске картона, который зрителям приходится нести домой под мышкой) театр специально подчеркивает: «Пять вечеров» — пьеса, написанная в 1959 году. И указание на год важно для режиссера: несмотря на всю сегодняшнюю условность постановки, он ставит историю о давно ушедшем времени. И в том, как настойчиво Тамара каким-то специально противным голосом долдонит советскую ахинею про свою нагрузку на работе и «общественное лицо» Славика, это видно. В сущности, даже удивительно, до какой степени Рыжаков, известный своими постановками современных пьес, в этом спектакле не пытается выйти в сегодняшний день. Напротив, сменой оптики с мелодраматической на эксцентрическую, он как будто старается еще дальше отодвинуть от нас историю, над которой зрители так любят замирать и плакать. Тут, пожалуй, сердце дрогнет только раз или два, когда Тамара станет рассказывать Тимофееву, как тоскливо ей одной в выходные, или в финале, тычась в Ильина неуклюжими поцелуями, по-детски скажет: «В Павловске очень красиво… Я не была, но говорят…».

По-честному, кажется, что режиссер пропускает момент, когда в спектакле должен был произойти перелом, выводящий его из чистой эксцентрики во что-то существенное, в действительно важный для каждого разговор. Но, может быть, спектакль дозреет позже, когда актеры почувствуют себя свободнее внутри акробатической постановки. В любом случае можно только радоваться, что Фоменко согласился на эту постановку и полюбил ее: прививка непривычного театра очень кстати для его Мастерской, которая иначе рано или поздно могла бы окуклиться в своей прелестной, но раз и навсегда выбранной манере.
×

Подписаться на рассылку

Ознакомиться с условиями конфиденцильности