Кумир для сердца

Юбилейный, десятый Всероссийский Пушкинский театральный фестиваль состоится лишь в будущем 2003 году, но подводить итоги пройденного пути начали еще до завершения последнего, девятого, случившегося в этом феврале. Поводом стала презентация объемистой летописи «Играем Пушкина», она вышла в свет под эгидой Санкт-Петербургского Пушкинского театрального центра. В книгу включены доклады пушкинистов и выступления театральных практиков, дискуссии литературоведов и критиков, журнальные, газетные статьи и обзоры, посвященные заметным событиям фестиваля. […] Одно из безусловных завоеваний, — собранные под одной обложкой высказывания Петра Фоменко, Анатолия Васильева, Деклана Доннеллана, раздумья Геннадия Тростянецкого, Григория Козлова, Георгия Цхвиравы. […]

Ну, и главное событие фестиваля — «Египетские ночи» — также было пробой. Открытая репетиция спектакля «Мастерской П. Фоменко» в программе имела подзаголовок — «пропасть между замыслом и воплощением». Петр Наумович часто использует слово «пропасть». Очаровательной пропастью он назвал расстояние между Пушкиным пушкинистов и Пушкиным практиков. Правда, по окончании репетиции и те, и другие были одинаково взволнованы.
Соединение подготовительных отрывков к «Египетским ночам» и сам незаконченный текст «Ночей» когда-то использовал Михаил Швейцер в своем телефильме, но использовал как своеобразные интермедии к «Маленьким трагедиям», «рождавшимся» как истории Импровизатора (Сергея Юрского).
Сегодня нам пока трудно судить о целом, репетиция Фоменко закончилась на том же месте «Египетских ночей», на котором заканчивается рукопись Пушкина. Однако, как пообещал режиссер, спектакль получит неожиданную концовку. В 1916 году Валерий Брюсов предпринял попытку написать финал «Египетских ночей». Не мечтая сравниться с Пушкиным он, тем не менее, постарался в своей поэме, не выходя за пределы пушкинского словаря, по намекам реставрировать замысел сюжета о Клеопатре. Поэма Брюсова и станет концовкой спектакля Фоменко.
Незавершенность материала диктует свободу и импровизационность. По намекам, из мозаики прозаических и стихотворных текстов режиссер творит свою версию ненаписанного Пушкиным романа из жизни светского общества.
Огни свечей выхватывают из темноты лица гостей, проводящих вечер на даче. Кому-то вспомнится салон Анны Павловны Шерер из «Войны и мира», последнего спектакля Фоменко, легко и непринужденно чувствующего себя в пространстве великой русской литературы, где голоса классиков явственно перекликаются между собой. В самих пушкинских текстах заложена некая мистификация. Один из героев говорит:
 — Я предлагал Пушкину сделать из этого (египетского анекдота) поэму: он было и начал, да бросил. 
 — И хорошо сделал, — заметила одна дама. — Что ж хотел он извлечь из этого? Какая тут главная идея? Не помните ли?
А правда, какая? Тут вспомнится ахматовский редактор, ворчавший о «трех темах сразу!» (Поэт и толпа. Индивидуальность и светское общество. Любовь и смерть). Чарского, как и Пушкина, черт догадал родиться с душою и с талантом. Но он ли главный герой? Если он, то не двойник ли его нежданный гость, читающий стихи про ветр, который вместо того, чтобы помочь плыть кораблю, крутится и подъемлет лист. В спектакле звучит стихотворение «Из Пиндемонти», вариация на ту же тему. Имя Пиндемонти (как известно, оно является очередной пушкинской мистификацией) даровано режиссером итальянцу-импровизатору. В этой роли Карэн Бадалов, чья изящная ирония как нельзя лучше подходит персонажу. В характере итальянца сплелось комичное и загадочное, гордое и жалкое. Не менее важны в спектакле женские образы. В том программном стихотворении «Зачем крутится ветр в овраге…» Пушкин, как мы помним, сближает поэта и деву. И для того и для другой, также как для ветра — нет закона, они сами выбирают кумир для сердца своего.
На сцене — три грации. Пишу безо всякой иронии. Грация — отличительная черта актрис «фоменок», в «Ночах» играют Полина Кутепова (Вольская, она же Клеопатра), Полина Агуреева (Графиня К. ) и Наталия Курдюбова (Княгиня Д. ) И про каждую в пору сказать: «Но я вчера (П. К. , П. А. , Н. К. ) увидел и примирен с отечеством моим».
В том-то и прелесть, что нет в наброске спектакля никакого императива. Не раз на занятиях лаборатории приходилось слышать о бесплотном Пушкине-всепрощенце. На смену советскому мифу о революционере пришел новый миф в соответствии с новыми модными веяниями. В интервью, опубликованном в книге «Играем Пушкина», Петр Фоменко говорит: «Его загадки глубоко человеческие, в них переплетены и грех, и высокое целомудрие. Он ведь святой грешник, Пушкин. Целомудрен, а иногда утонченно развращён. И все равно остается ощущение высокого духа». Эти слова кажутся эпиграфом к «Египетским ночам». Почему гости, собравшиеся на даче, вспомнили о Клеопатре? Загадка остается, это одна из загадок жизни, тут вечные мечты человека о гибельной роковой страсти, и вечная боязнь страсти. И как всегда в спектаклях Петра Наумовича, — текст не играется, все дело в интонации, текст интонирован как музыка, рождая отклик в душе и какие-то простые, наивные мысли, что счастье — это Пушкин. Прав Фоменко: Поэт делает нас взрослее и моложе.