«Все настоящее дается трудно»

Актер Кирилл Пирогов побывал Чеховым и вот уже шесть лет пытается превратиться в носорога
Разговор с Кириллом Пироговым состоялся во время коротких гастролей в Петербурге Московского театра «Мастерская Петра Фоменко», которые продлятся до 17 октября на сцене Александринки. Пирогов занят в спектаклях «Три сестры» и «Носорог». Актер обаятелен, улыбчив, интеллигентен. Порой застенчиво улыбаясь, Пирогов очень напоминал своего героя-интеллектуала Илью Сетевого в картине «Брат-2». Не было звездности, ни грамма снобизма, которым порой грешат московские артисты. С улыбкой он говорил о серьезных вещах, связанных с искусством и философией.
 — Кирилл, вы, кажется, первый и единственный актер, которого Петр Фоменко взял со стороны — не из ГИТИСа, где выпустил четыре курса, а из Щукинского училища. Как вы думаете, почему он вас позвал?
 — Никогда это не обсуждалось. Я просто влился в его дом, принял атмосферу, она стала моей. Мы еще студентами делали совместный спектакль щукинско-гитисовский — «Шум и ярость» по Фолкнеру. И после этого я, естественным образом, остался у Фоменко. Но единственным человеком со стороны я уже не являюсь. Таких, как я, сегодня очень много.
 — Чем вас привлекает этот театр? Психологизмом, приверженностью к классике?
 — Нельзя сказать, нравится мне этот театр чем-то или нет. Я вырос в этом театре как актер. И у меня не было такого момента в жизни, чтобы я выбирал себе театр, работу. Все случилось само собой. Мне тут очень хорошо. И порой хочется весь мир променять на театр, работать здесь, никуда не выходя.
 — При этом вы достаточно интересно заявили о себе в кино: «Орел и решка» Георгия Данелии, «Брат-2» Алексея Балабанова, «Дневник убийцы» Кирилла Серебренникова… Играете не только положительных героев, но и негодяев, злодеев. А главное, играете своих современников. Получается, киноролями вы стремитесь восполнить прогал, который существует в театре в смысле современного материала? Ведь тут вы заняты только в классическом репертуаре…
 — Нет никакого прогала. Я не восполняю какую-то пустоту. Материал действительно очень разный. Но ведь дело не в том, как одет человек и какая показана эпоха — важна атмосфера, пространство, в котором режиссер и актеры ищут образы, характеры, символы. В кино почти не снимают фильмы, основанные на классическом материале. Этим объясняется такая разность персонажей в кино и театре. Но везде человек остается на первом месте.
 — Вас пригласил кинорежиссер Виталий Мельников на роль Чехова в фильме «Львы, орлы и куропатки»…
 — Но это не есть классическая драматургия в прямом смысле. К Чехову, к тому, как он писал, это не имеет отношения. Там в основе — воспоминания чудесной писательницы Лидии Авиловой, которая испытывала к Антону Павловичу особенные романтические чувства… Это ее повествование о Чехове, о его приездах в Петербург, ее личное восприятие его творчества. Виталий Вячеславович привнес многое и от себя, добавил воспоминания Бунина. Но соглашусь с вами — это было очень глубокое погружение в материал другой эпохи. Я благодарен Мельникову за это приглашение. Такой режиссер — большая редкость в современном кино. С ним было нестрашно пуститься в это непростое плавание. С кем угодно было бы страшно, но не с ним. Он берется за материал только тогда, когда он его действительно волнует, когда хорошо представляет, что хочет сказать.
 — Образ Чехова у Мельникова и образ чеховского героя в «Трех сестрах» — барона Тузенбаха — каким-то образом смыкаются?
 — Внутри меня смыкаются. Внешне, я думаю, эта связь никак не проявляется. Но вообще я заметил взаимопроникновение этих вещей. Какое-то время находясь в облике Антона Павловича, погружаясь в его мысли, представления, перенимая привычки, словесные выражения, я начинал его лучше чувствовать. А с другой стороны, и работа в театре над чеховской драматургией мне помогала, может быть подспудно, найти ключ к разгадке характера Чехова. В нем ведь можно увидеть и отзывчивого доктора, помогающего страждущим, и циничного человека, даже мизантропа, можно угадать того, кто понял многое о любви, и того, кто так и не познал этой любви в полной мере. Я рад, что Чехова сегодня сняли с пьедестала, что меньше стало ложного пафоса в его сторону. Пафос — это всегда искривление, увод от истины.
 — Вы не знакомы с Леонидом Мозговым, который играл Чехова в картине Александра Сокурова «Камень»?
 — Знаком, замечательный актер, он бывал на наших спектаклях. Но я, простите, не знал, что Мозговой играл Чехова! Было бы интересно услышать его мнение о том, как мне удалось перевоплотиться в Антона Павловича. Кстати, фильм «Львы, орлы и куропатки» скоро выходит в прокат.
 — Вы получили литературную премию «Чайка» за роль Беранже в спектакле «Носорог» по пьесе Эжена Ионеско в постановке Ивана Поповски. Это была трудная работа?
 — Очень сложная для постановки вещь. Все настоящее трудно дается. Если что-то там зацеплялось, то это было большой радостью. В пьесе есть современное звучание, и вечный вопрос, который возникает перед человеком во все времена: как остаться человеком? Беранже пытается уйти к носорогам, стать таким, как они. А у него не получается. Он из последних сил пытается — и не может. Пьесу считали антифашистской. Но Ионеско не хотел, чтобы ее трактовали только так. Она шире и многограннее. С каждым человеком в жизни происходят невероятные превращения. Порой помимо своей воли, порой сознательно он идет на то, о чем раньше и представления не имел.
 — Вы играете эту роль уже шесть лет — не надоело?
 — Нет. Потому что роль меняется вместе со спектаклем. Спектакль постоянно находится в движении. И мне очень нравится театр абсурда. Хотя сам Ионеско не называл его так — он называл это просто театром правды. Разве сегодня жизнь, которая вокруг нас, не напоминает тот же абсурд? В «Носороге», кроме перевернутых предлагаемых обстоятельств, все остальное реально… И даже полудокументально. Ионеско хотел, чтобы это не играли, а жили бы этим. Насколько я знаю, он не любил «представленческий» театр, нажимную игру.
 — Мне кажется, этот абсурд как правду жизни зрители хорошо почувствовали в фильме «Брат-2». Там есть правда, за которую борется Данила Багров. И есть абсурд, в котором эта правда существовать не может. А еще есть стойкое ощущение, что герои похожи на своих исполнителей.
 — Да, это так, мы во многом ориентировались на себя, шли от своих характеров. При этом было очень интересно поставить себя в новые обстоятельства.
 — Вы сдружились с Сергеем Бодровым после этого фильма?
 — Мы стали дружить до фильма — Леша Балабанов нас познакомил раньше, уже, видно, предполагая какую-то нашу родственность. Потому и чувствуется в картине наша дружеская привязанность друг к другу. А потом уже Сережа пригласил меня в свой страшноватый фильм «Сестры», который еще больше нас сблизил. 
 — Насколько я знаю, именно роль в «Брате-2» принесла вам известность? Наутро вы проснулись знаменитым?
 — Нет. Мне кажется, известность ко мне пришла чуть раньше, после картины Георгия Данелии «Орел и решка» — это очень дорогая для меня картина. Первая — и у такого известного режиссера!
 — Вы явно везунчик по жизни. В 33 года стали заслуженным артистом России. ..
 — Не знаю, везение ли это? Я к тому времени много работал в театре, много ролей было. Думаю, нам всем повезло — всем тем, кого собрал под свое крыло Петр Наумович. 
 — Как работается с Фоменко? В каком-то интервью вы говорили, что вначале, в первом вашем спектакле «Таня-Таня», вы его просто боялись, да и другие актеры называли Фоменко «грозовой тучей»?
 — Это было давно. Теперь я уже его не боюсь, наверное, вошел в другую весовую категорию. С Петром Наумовичем очень интересно и очень трудно. Нужно учиться серьезно.
 — Он часто бывает чем-то недоволен?
 — Он никогда не показывает, что ему что-то не нравится. И невозможно понять, что он думает на самом деле. Он работает и работает. Однажды его спросили: что такое творчество? И Петр Наумович ответил: «Я не знаю, что такое творчество, но я знаю, что такое работа».
 — Фоменко скуп на добрые слова?
 — Нет, он умеет хвалить других, часто говорит артистам, какие они талантливые. Он нас всех поддерживает всегда.
 — Какая ваша любимая роль в театре? Тузенбах, Беранже?
 — И та и другая очень любимые — они мучительно рождались и потому, наверное, любимые. А вообще много любимых. Но лучше говорить не о ролях, а о спектаклях. Фоменко, например, очень ценит, когда артисты играют спектакли, а не роли. Он всегда нас, актеров, воспитывает в этом смысле. Мы же часто пытаемся тянуть одеяло на себя. А надо чувствовать партнера на сцене и составлять ансамбль. Мне кажется, именно это у нас хорошо получается.
// Беседовала Елена Добрякова.