Про эльфов и людей

„Сон в летнюю ночь“ Ивана Поповски как будто создан с единственной целью: нравиться. Нравиться всем – артистам, зрителям и критикам. Публика получила свой „праздник театра“ – со стихами Шекспира, эльфами, влюбленными, с парящим в воздухе оркестром, с воздушной тканью, изображающей то море, то лес, то наряд лесной царицы.

Не буду лукавить, мой вечер на премьере сделали двое. Это, во-первых, Кирилл Пирогов, едва ли не главное лицо труппы (в одном из последних своих спектаклей – „Триптихе“ по Пушкину – Петр Фоменко дал ему все главные партии): здесь он, невзирая на статус, с удовольствием сыграл маленькую роль актера-любителя, изображающего женщину перед гостями афинского герцога. Во-вторых – хореограф Олег Глушков: пластические этюды вроде сплетения спящих тел, надо полагать, его заслуга.

Конечно, испортить праздник – сомнительное удовольствие, но что прикажете делать, если в спектакле ровно два намека на какое бы то ни было прочтение пьесы? Номер один. У Поповски двор эльфийского царя Оберона – как бы зеркальное отражение афинского двора, а мир ночи и сна – изнанка дневной, „нормальной“ реальности: к примеру, обе титулованные пары – герцога Тесея с будущей женой Ипполитой и лесного царя с царицей – играют звезды Мастерской Карэн Бадалов и Галина Тюнина. Номер два. Когда Титания просыпается и вроде бы видит, что прошлой ночью без памяти влюбилась в осла, заколдованного ткача Мотовило, тоже находясь под действием чар, она прощается с ним долгим и нежным взглядом, как будто дело было не только в магии. Маловато для полноценной режиссерской интерпретации. 

Тем более что сегодня в России эта пьеса Шекспира – не просто классика, но одно из актуальнейших названий: можно вспомнить постановки Кирилла Серебренникова и Дмитрия Крымова, обе – 2012 года. Серебренников читал „Сон в летнюю ночь“ как современную драму, а Крымов на том же материале демонстрировал деконструкцию театра. Обе постановки стали поворотными событиями для театрального процесса в целом. Вот в таких-то обстоятельствах Иван Поповски и предлагает зрителю свою волшебную сказку, „праздник театра“.

Какой смысл в том, чтобы поворачивать историю театра вспять и ставить эту комедию так, будто в ее новейшей сценической истории не было режиссерских открытий? Если, скажем, современный художник непременно мыслит себя в контексте искусства, то современному театральному режиссеру это, видимо, необязательно.