Олег Табаков: «Я умею прощать».

Олег Павлович ТАБАКОВ — руководит сразу двумя театрами — собственным и МХТ. Сегодня он делится размышлениями о жизни.

«Чес по синагогам» не по мне

 — Когда вы назначали время для интервью, спросили: «О чем будем говорить? Ведь я успешный госслужащий». Что означает для вас быть госслужащим?

 — Действовать по совести.

 — Финансовый кризис как-то затрагивает Художественный театр или вам удается обойти опасные рифы?

 — Сегодня я получил странное письмо. Не приказ и не распоряжение, а просьбу. Меня просят притормозить распределение президентского гранта. Подобная просьба в контексте кризиса звучит провокационно. Такие вопросы надо решать директивно, но ни в коем случае не перекладывать ответственность на плечи нижестоящих. В иерархии Министерства культуры РФ я являюсь именно таким. 

 — Если бы вы не руководили двумя театрами, а оставались только играющим актером, как бы строили свою карьеру?

 — Никак. Лет тридцать назад, когда я играл спектакль в Художественном по пьесе Александра Гельмана «Скамейка», один из старых администраторов предложил мне: «Олег Павлович, вы хотите, чтобы я сделал вам выезд на три года?» Я сказал, что у меня нет времени для такого турне. Тем не менее он снова пришел и на цифрах показал, что можно очень неплохо заработать. Это называется коммерческий прокат спектакля. Вполне допускаю, что кому-то подобное интересно. Может быть, понимая, что костлявая рука голода грозит ухватиться за горло моих детей, я и пошел бы на подобное. Но, к счастью, это не так.

 — Вы предпочитаете полноценные гастроли?

 — Не просто предпочитаю, а считаю это единственно возможным делом. То, о чем мы с вами только что говорили, называется «чес по синагогам», прошу прощения за вульгарность театрального жаргона. Я только единожды совершил такую ошибку. Меня просто уговорили.

 — Это унизительно для актера?

 — Да ничего для меня не было унизительного! Я как играл в Москве, так и играю и за ее пределами. «Я не желаю этим заниматься», — как говорил Илья Ильич Обломов. Правда, он в отличие от меня владел тремястами Захарами. И когда мне раздаются подобные предложения из Германии, Канады, США, я благодарю и отказываюсь.

 — Телеканалы постоянно крутят фильмы, созданные в советское время. Создатели и участники тех фильмов не получают никаких авторских отчислений. Многие живут в бедности.

 — Года через полтора, когда уйдет этот кризис, надо будет сосредоточиться на одной из практических акций. Мы жалобно скулим, когда уходит очередной наш товарищ, невнятно каемся… Правда, к чести моих коллег, есть те, кто помогает своим товарищам.

 — Я знаю, что вы помогали Татьяне Лиозновой, которая вошла в историю фильмом «Семнадцать мгновений весны»?

 — Не обсуждается. Не обо мне речь. Надо ребром поставить вопрос хотя бы о минимальном взимании с телеканалов наших денег, которые могут выглядеть как компенсация. Я готов не брать эти отчисления себе. Пусть эти деньги пойдут в фонд поддержания российского актерства. Думаю, что это впереди.

Пить некогда

 — Говорят, когда вы были молодым, Игорь Ильинский, старейший актер, спросил вас: «Пьешь?» Ваш ответ его изумил: «Некогда». Это правда?

 — Давайте миф оставим мифом (смеется). Это несущественно. Важнее, что Игорь Владимирович Ильинский был среди тех немногочисленных людей, кто поддержал меня в одном деле. Они душевно щедро отнеслись к моей попытке начать учить детей, чтобы впоследствии родилось театральное дело. Среди поддержавших идею были Валентин Катаев, Виктор Розов, Святослав Рихтер, Владимир Лакшин, Дмитрий Журавлев.
 — Когда вы пришли в Художественный театр, то запретили алкоголь. А еще какие-то табу вы считаете нужным устанавливать?

 — Хамство, премьерство, грубые нарушения театральной этики. Я очень сурово наказываю людей, которые опаздывают или срывают работу. Серьезно денежно наказываю.

 — А какие-то табу не удалось внедрить?

 — Все, что я обещал, выполнил. 

 — В 2010 году заканчивается ваш контракт художественного руководителя МХТ. Что вы планируете?

 — Планировать что-либо в моем возрасте не очень скромно. Правда, результаты последней диспансеризации обнадеживающие и даже для кого-то пугающие (смеется). «Протянет еще!» Хочу я или не хочу, но размышляю о деле. Примером для меня является жизнь и судьба одного из руководителей Художественного театра — Владимира Ивановича Немировича-Данченко. В 1943 году, когда только-только отогнали немцев от Сталинграда и еще никто не знал определенно, кто победит, Владимир Иванович убеждает, заставляет советское правительство открыть Школу-студию МХАТ. А через четыре месяца он умер. Это образец, способ жизни. Если говорить обо мне, то последующую службу или продолжение служения этому театру я связываю с очень важной перспективой — строительством филиала Художественного театра. Есть даже место, указанное первым вице-премьером.

 — А где?

 — А вот — визави (показывает на здание напротив Художественного театра), Камергерский, дом № 4. Так называемая гостиница «Шевалье» и далее в сторону Госдумы, весь этот квадрат. Для чего? Речь идет о возможностях нынешней труппы. Чтобы их реализовывать, требуется две большие сцены. Но не только поэтому. Прежде всего мне надо поставить на ноги новое поколение, которое, кстати говоря, очень внятно за последние год-полтора заявило о себе.

 — Кого вы имеете в виду?

 — Пореченкова, Хабенского, Трухина, Белого, Чурсина. Режиссера Евгения Писарева. Идущих за ними выпускников Школы-студии МХАТ, Свету Колпакову из Щукинского училища, привезенных мной из других городов и весей. Сегодня молодые актеры выходят на большую сцену два-три раза в месяц. Так они не научатся играть. В этом ремесле никто не отменил передачу знания и умения из рук в руки. В годы Великой Отечественной, когда радиодело было еще в зачаточном состоянии, командир эскадрильи качал крыльями, что означало: «Делай, как я». Так я учился, глядя на Евгения Евстигнеева, Олега Ефремова или Лилю Толмачеву.

 — Вы еще затеяли строительство и открытие театральной школы?

 — Обязательно. Мне кажется, если я этого не сделаю, то и никто не сделает. Там уже выстроено шестиэтажное здание! Ранним летом этого года, даст бог, будет произведен первый набор.

 — Вы сами будете делать набор?

 — Конечно.

 — Объявите конкурс?

 — Нет, наверное. Будут выбраны четыре-пять городов от Владивостока до Калининграда, которые станут узловыми. Хабами, как говорят в Аэрофлоте. В эти города будут стекаться претенденты, отобранные из других близлежащих городов. А потом города-хабы также произведут отжим соискателей. Из расчета пять человек на место — 120 человек — надо будет привезти в Москву. И здесь они выдержат конкурс.

 — Какой возраст?

 — Ученики, окончившие 9-й класс средней школы. Эту форму называют колледжем, еще какими-то зарубежными словами. Но я не люблю ими пользоваться. Это ремесленное театральное училище. Или как при государе-императоре — императорское Тенишевское театральное училище. Возрождается хорошо забытое старое.

На своем первом спектакле я заснул

 — Станиславский считал одним из своих грехов неумение прощать тех, кто уходил от него. Вы прощаете?

 — Я умею прощать. Пусть это звучит нескромно, но это единственное мое достоинство перед Константином Сергеевичем.

 — И все-таки, что вы испытываете, когда, вложив столько сил, видите, что они уходят из дома? Машков, Миронов…

 — Человек ищет, где лучше, рыба — где глубже. Я всегда задаю вопрос: «Там, куда ты идешь, тебе будет лучше?» Если человек говорит: «Да». — Все! Я ведь их люблю. Что можно за любовь требовать? Если любишь, значит, прощаешь. А если не прощаешь, значит, несильно любишь.

 — Вы любите готовить?

 — Я утром готовлю себе кашу. Могу картошку сварить или пожарить, варю себе сосиски. Я всегда сам это делаю.

 — А где Марина?

 — Женщина не всегда просыпается в тот момент, когда мужчина хочет есть. У Марины столько серьезных забот. Она жестко дисциплинирована. Я диву даюсь, как у нее не путаются рецепты лекарств, необходимые для членов семьи. Многое другое по отношению к детям на ней. Как она боролась с нашей строительной промышленностью! Года два назад я совершил глупость. Понимал, что родившейся Маше надо дышать где-то свежим воздухом, и затеял строить дачу. Это легло во многом на женские плечи.

 — А что с дачей?

 — Дача разобрана. Я купил участок вместе с домом. А люди, которые продавали этот участок, не удосужились сделать технический анализ этого дома. Если бы мы туда въехали, он бы развалился, могли погибнуть люди. Дом разобрали, фундамент остался. Может быть, когда-нибудь вернемся туда. Я снимаю четвертушку дома в «Рублево». Там замечательно, красиво. Участок упирается в излучину Москвы-реки. Там столетние сосны. Это дача Лазаря Кагановича. Он понимал толк в участках.

 — Что в планах?

 — Многое: «Эрик XIV» Стриндберга, «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого, «Дети солнца» М. Горького, «Обрыв» Гончарова, «Дворянское гнездо» И. Тургенева. Думаю о Гоголе, Чехове. Хотя меня очень интересует и современная литература. Я имею в виду Алексея Иванова, Захара Прилепина, Дмитрия Быкова, Алексея Варламова. Вот-вот выпускаем спектакль «Женитьба Фигаро», где сыграю Графа.

 — Вы организовали школу в Америке 17 лет назад. Можете сравнить их актеров и наших?

 — Талантливые люди — такие же, как и здесь. Я очень подружился во время нашей общей работы с замечательным актером Харви Кейтелем. Он недавно прислал платьице и жакет Машке. Видно, узнал где-то, что у меня родилась дочь. Нежное ему спасибо. Мы работали с ним семь-восемь лет назад, а все равно думаем друг о друге, радуемся. С американцами мы во многом схожи. Мы разнимся с французами, с немцами. Я работал много и там и там, но таланты — везде таланты.

 — Не возникало ли у вас чувство досады, что вашу международную карьеру советская власть подсекла?

 — Я по-другому смотрю на эту проблему. Думаю, Платонов прав, когда пишет: «Россия без меня не полная». Недавно вернулся из Челябинска. Был в Одессе, Киеве, Калининграде. Я должен зрителям. Не все же у нас миллионеры, миллиардеры. Есть и такие зрители, которые приносят свои последние деньги за билет на спектакль, как приносила моя мать, когда приезжал в Саратов Художественный театр.

 — Вас с собой брала?

 — Денег не хватало. На первом спектакле, который видел в возрасте шести с половиной лет, заснул. Спустя 11 лет меня как участника самодеятельности драматического кружка Саратовского дворца пионеров за государственный счет увезли на теплоходе в Москву. Мы с девушкой пошли по Петровке от ЦУМа. Дойдя до Петровского монастыря, увидели указатель в переулок, где находился филиал Художественного театра. Пошел, купил с рук два билета на «Три сестры». И помню, как плакал на спектакле, как это ни совестно для мужика.

 — Если бы кто-то вам шепнул тогда, что вы будете руководить Художественным театром?

 — Все равно тогда бы я не поверил.