Прыжок в незнакомое

ВCЕ СТИЛИ ИСТРЕПАЛИСЬ, ВСЕ ТЕРМИНЫ УСТАРЕЛИ, ВСЕ РАМКИ И НАПРАВЛЕНИЯ ОКОНЧАТЕЛЬНО РАСШАТАЛИСЬ И РАЗМЫЛИСЬ. И ТОЛЬКО МУЗЫКА ОСТАЕТСЯ ВЕЧНО ЮНОЙ И СВЕЖЕЙ, ТОЛЬКО ОНА СПОСОБНА УДИВЛЯТЬ И ВОСХИЩАТЬ. КАК НИ НАЗЫВАЙ ТО, ЧТО ДЕЛАЕТ СКРИПАЧ И КОМПОЗИТОР АЛЕКСЕЙ АЙГИ И ЕГО АНСАМБЛЬ «4▓33▓▓» — АВАНТПОП, МИНИМАЛИЗМ, «ТРЕТЬЕ ТЕЧЕНИЕ» ИЛИ ДАЖЕ РОК — В СЛОВАХ ПРАВДЫ НЕТ. 

Но есть сила, концентрированная энергия, чистая экспрессия, бьющая точно в цель при каждом ударе смычка о струну. Есть звуковые потоки — направленные и ясные, разгоняющиеся до скорости света и обрывающиеся там, где должна начаться тишина. «4▓33▓▓» начали свой творческий путь в 90-е на авторитетных фестивалях авангардной музыки, играли на вернисажах и выставках и постепенно заняли довольно широкое пространство от академических площадок до ночных клубов. В клубах на концертах «4▓33▓▓» всегда аншлаг, а молодая публика «отрывается», точно на рок-сейшне. Ансамбль хорошо известен за рубежом, регулярно выпускает диски — только в 2003 году их вышло два, а всего с 1997 года — двенадцать. Массовому российскому слушателю Алексей Айги знаком прежде всего как автор музыки к культовому фильму В. Тодоровского «Страна глухих» и телесериалу «Каменская». Многие удивляются, как это Айги умудряется говорить «понятно о непонятном», сочиняя и играя музыку вроде бы «ученую» и авангардистскую, но при этом столь захватывающую и открытую. Об этом пыталась узнать и я, навестив Алексея в студии звукозаписи.

Над чем сейчас работаете?

То, что звучит сейчас, — это музыка к новому фильму Тодоровского-младшего, который пока что носит рабочее название «Мой сводный брат Франкенштейн».

Какие-нибудь пожелания со стороны режиссера были?

Режиссерам обычно сложно сформулировать то, что они хотят получить, они мыслят очень абстрактно. Когда работал над «Страной глухих», просто исходил из своих собственных ощущений и видения сюжета; к «Каменской» просили сочинить какую-то ясную, запоминающуюся тему.

Как развиваются ваши отношения с кино после «Страны глухих» — наверное, много заказов?

Все, наверное, думают, что меня завалили заказами на саундтреки. На самом деле очень мало работаю пишу для кино и кроме нескольких телевизионных проектов и документальных фильмов последние пять лет работаю только с Тодоровским. 

А как вы относитесь к тому, что для масс вы прежде всего композитор, пишущий музыку для кино?

Если массовый зритель слышал мою музыку в кино, то, наверное, это уже хорошо. Но я не надеюсь на то, что после этого он повалит на выступления «4▓33▓▓» и будет скупать наши пластинки.

Следующий вопрос — о творческом методе. Можно ли назвать то, что вы делаете, минимализмом?

Ха! Конечно, нет. Филипп Гласс в одном своем интервью сказал, что то, что он писал до 1976 года, можно назвать минимализмом, а потом — уже нет. А я, если подходить с точки зрения минимализма в классическом понимании, никогда не писал музыку в этом стиле. Строго говоря, метод минимализма — это повтор с минимальным изменением. Да, у меня в музыке много повторов, циклических структур, но эти повторения всегда с такими значительными изменениями, что о минимализме трудно вести речь. Можно использовать такое понятие, как постмодернизм, но оно весьма расплывчато и мало что объясняет.

В вашей музыке, на мой взгляд, ясно прослеживается близость между классицизмом, барокко с одной стороны, и поп- и рок-музыкой — с другой. Вы этого специально добиваетесь?

Точки пересечения найти, конечно, можно. Да, элементы аранжировки, использование современных инструментов, в том числе ударной установки, бас-гитары — это, бесспорно, идет от современной музыки; многие гармонические решения, интонационные обороты — от классики. Но это не соединение рока и классики. И не «третье течение». Мы вообще находимся несколько в стороне от всех, ни к кому не примыкаем, ни с кем особо не дружим. Я уже где-то цитировал знаменитое высказывание Курехина: «Классики считали меня джазменом, джазмены — рокером, а рокеры — м*даком». Вот это про нас.

Мне кажется, все зависит от слушателя. Кто-то воспринимает то, что вы делаете, как разновидность рока, кто-то увидит в этом преломление классических традиций, расслышит цитаты…

Точных цитат у нас, кстати, нет, только квазицитаты. Да, то, о чем вы говорите, — особенность всего современного искусства, в нем достаточно много слоев и смыслов. Говорить однозначным, четким языком сегодня уже невозможно. Кто-то может разглядеть «глубину перспективы», кто-то нет. «Разжевывать» эти смыслы для слушателя я не считаю нужным. Да там и смысла, может, нет никакого (смеется).

Почему, на ваш взгляд, именно простые интонации, трезвучные гармонии, повторяющиеся ритмические структуры, цикличность производят столь сильное эмоциональное воздействие на слушателя?

Тут все просто. Вся древняя индийская и африканская обрядовая музыка на этом построена. Она должна вводить в транс, оказывать экстатическое воздействие. Ритмическая основа в музыке очень важна, о чем, к сожалению, забыли практически все европейские композиторы XVIII, XIX и отчасти ХХ века. В современной музыке это возрождается. Я, конечно, не хочу вводить слушателя в транс (смеется), но какие-то сходные принципы мы используем.

Когда-то Кит Эмерсон говорил, что поклонник рок-музыки, послушав его обработки «Картинок с выставки», возможно, обратится к оригиналу. Ставите ли вы перед собой задачу привлечь внимание современной публики к классике?

У меня таких целей нет, у меня вообще бесцельное и безыдейное искусство (смеется). Если бы я делал, скажем, обработки Баха в надежде, что люди потом послушают оригинал, я бы, наверное, был идиотом. Такие наивные, мягко говоря, заявления, как у ELP, можно было делать только в 70-е годы. Сейчас это уже не сработало бы - при всем уважении к данной группе.

С другой стороны, вы исполняете Хендрикса и Заппу и даже выпустили диски с записями их сочинений. В чем тут идея?

Изначально это была не моя идея, а моего соратника из Германии Дитмара Боннена. Музыка-то неплохая, особенно у Заппы (у Хендрикса не в музыке дело, а в энергетике, в его игре). Если представить композиции Заппы в виде партитуры, это безумно интересно. Для меня даже не важно, что эту музыку сочинил Заппа — я отношусь к ней просто как к тексту. Я играю нотную партию и получаю от этого удовольствие. 

То есть вы считаете, что рок-произведения можно исполнять другим артистам, как и классику.

Не всю. Сейчас в мире нет ни одной рок-группы, которая могла бы подойти хотя бы на километр к Заппе. С точки зрения композиции в рок-музыке, на мой взгляд, мало интересного, что неудивительно — ведь она пошла по пути работы над звуком.

Но у вас есть любимые группы, кумиры?

Моя старая любовь — Дэвид Боуи. Еще мне нравится Ману Чао, его первый диск.

Но вы ведь сами играли в ранней юности в рок-группе!

Да, в «До мажор» Андрея Сучилина. Я учился в музыкальном училище по классу скрипки, и, наверное, это была нормальная реакция на то, что меня «травили» классикой — хотелось играть что-то громкое.

А в современной академической музыке есть что-то интересное, новое?

Ничего интересного и нового тут нет уже давно. Композиторы эксплуатируют идеи 50-х годов и создают сочинения по заказу культурных институтов, которым надо потратить деньги. Эту музыку благополучно исполняют один раз и забывают. Для меня хорошая музыка — это та, которую хочется послушать второй раз. В мире, конечно, есть огромное количество замечательных музыкантов, которых, к сожалению, никто никогда не узнает. Это музыка самых разных жанров — от шансона до авангарда, но у нее нет шансов быть услышанной.

Все диски «4▓33▓▓» стилистически разнятся. Что побуждает вас к поискам, к постоянным переменам?

Неинтересно одно и то же делать. Но я специально не стремлюсь к тому, чтобы диски получилась непохожими друг на друга. У нас есть чисто акустические и электроакустические альбомы, есть работа, в которой объединены фолк-исполнители и ди-джей, предпоследний диск мы записали с электронными музыкантами. А музыка к новому фильму Тодоровского — вновь акустическая, записана практически оркестровым составом — с арфой, гобоем, большой группой струнных.

Возвращаясь к жанрам и определениям. Многие поклонники рок-музыки уверенно определяют то, что вы делаете сейчас, как прогрессив-рок. Можно ли с ними согласиться?

Вряд ли. Люди, которые занимаются прогрессив-роком, пытаются сделать рок-музыку умнее, а мы не то чтобы берем классику и… я не могу сказать, что мы делаем ее глупее. Просто идем с другой стороны. Когда я пишу музыку, в ней гораздо меньше рока, но когда мы выносим ее на концерт, появляется некое «роковое» чувство. На концерте есть публика, есть ощущение музыканта на сцене. Для меня это выход энергии, развлечение. Устраивая на сцене легкое хулиганство, я развлекаю сам себя.

Действительно, обстановка на ваших клубных концертах совсем не академическая: музыканты носятся друг за другом по сцене и визжат, публика в экстазе. Трудно представить такое в Малом зале консерватории!

Конечно, вести себя так в консерватории было бы глупо. В академических залах мы играем совершенно по-другому. Мы всегда отталкиваемся от площадки, от публики, от акустики. У нас был случай, когда мы ехали на фестиваль во Франции и не знали, где будем играть, готовились исполнять программу с басом и барабанами. А открытие фестиваля было в церкви. Мы сразу поменяли программу и играли чистую акустику.

А какие у вас отношения с поклонницами?

У нас поклонницы настолько интеллигентные, что иногда даже обидно. На концерте покричат-покричат, а после сразу разбегаются. И ни одной не найти. Поэтому после концертов мы печально разбредаемся по домам.

Насколько в ваших выступлениях силен элемент импровизации — ведь вы играете «написанную» музыку?

В клубной программе очень много импровизации. Причем все свои импровизации музыканты ансамбля придумывают сами. Кроме того, все принимают участие в аранжировке: басист на основе гармонической канвы продумывает свою линию, барабанщик сам разрабатывает партию ударных и т.д.

Интересна ваша манера на концертах отмечать смену разделов в произведении прыжком. Это вы так дирижируете?

Да, это производственная необходимость, так как у меня руки заняты, дирижировать нечем. Музыка на концерте часто звучит не так, как на диске, разделы бывают длиннее или короче, в зависимости от настроения. Да и что греха таить, мы редко встречаемся на репетициях, поэтому приходится вот так вот показывать музыкантам, что пора переходить к другой теме. Я уже и сам, если не подпрыгну, чувствую, что чего-то не хватает.

Почему большинство произведений не заканчивается, а словно обрывается на кульминационной точке?

Жизнь человека тоже обрывается, а не заканчивается. А можно сравнить это с актом любви, который тоже обрывается довольно резко (смех).

Каков сегодняшний состав «4▓33▓▓»?

Денис Калинский — виолончель, Андрей Гончаров — труба, Эркин Юсупов — тромбон, Сергей Никольский — бас, Андрей Романика — ударные, Михаил Дубов — фортепиано. Плюс у нас появился новый участник, электронный музыкант, клавишник Аркадий Марто (многим он известен по Moscow Grooves Institute). Остальные музыканты тоже играют кто где — кто в Большом театре, кто в оркестре Федосеева.

Ваша жена-француженка — тоже музыкант?

Нет. Она искусствовед, написала докторскую диссертацию по российскому неофициальному искусству, живописи. Жила здесь несколько лет, собирала материал. Сейчас работает журналистом в Париже.

Вы сейчас живете во Франции или в России?

Наполовину тут, наполовину там. Это довольно сложно — только в ноябре я летал в Париж 8 раз. У меня было несколько сольных проектов с французскими музыкантами (с композитором Пьером Бастьенном, певицей Миной Агосси и др.). Я делал группу во Франции, но «4▓33▓▓» мне гораздо интереснее как коллектив. Я сейчас все французские концерты стараюсь делать с ними. Но во Франции ситуация гораздо хуже, чем в России. В Париже музыка никому не нужна. Условно говоря, если в Москве я буду со своей демо-записью ходить по клубам и активно доставать арт-менеджеров, меня куда-нибудь да пустят сыграть, в Париже это практически невозможно. Музыкантам не платят денег. Конечно, кому-то везет, но многие талантливые артисты дают один концерт раз в 4 — 5 месяцев или всю жизнь живут на то, что им бросают в шляпу.

Ваши творческие планы?

Давно собираюсь издать свои академические сочинения (без баса, барабанов и подпрыгиваний), но на это нужно довольно много денег и сил. А еще хотелось бы вновь начать исполнять сочинения других композиторов, как мы это делали раньше. В апреле ансамблю будет уже 10 лет, и, думаю, мы сделаем специальную программу из чужой музыки.

А сочинение Джона Кейджа «4▓33▓▓» (как известно, состоящее из четырех минут и 33 секунд тишины — Е. С. ) вы когда-нибудь исполняли?

Нет. Я думаю, что концерт, на котором мы исполним эту вещь, будет последним в истории нашего ансамбля (смеется).