«На успешную маму ребёнок смотрит другими глазами»

О превращении актрисы в маму беседуем с Розой Шмуклер, сыгравшей самую милую Алису из Зазеркалья в Мастерской Петра Фоменко.

Роза приехала из Петербурга, где уже получила диплом актрисы и оказалась среди 17 счастливчиков, которых в 2007 году Петр Наумович Фоменко взял в стажерскую группу. Впервые в истории Мастерской в театр пришли актеры «со стороны». Вместе с Розой поступил в стажеры и ее будущий муж — актер Дмитрий Рудков. Сейчас в репертуаре Розы 11 названий, но ролей гораздо больше: в спектакле «Улисс», например, она играет сразу 6 абсолютно разных людей. Ее Алиса из спектакля «Алиса в Зазеркалье» — чудо, как хороша! Постановка идет уже восемь лет, неизменно собирая аншлаги и оставаясь лучшим театральным воплощением сказки Кэрролла. Роза занята в двух премьерах этого сезона: «Капитане Фракассе» — спектакле, которой абсолютно точно «зацепит» сегодняшнего подростка, и «Душах» — необычной версии поэмы Гоголя «Мертвые души».
У Розы и Дмитрия растут двое сыновей: Дане — 8 лет, а младшему Михаилу недавно исполнилось 3 года. О том, что такое семья двух востребованных театральных актеров (работающих к тому же в одном театре), о воспитании детей и любимой профессии в этом интервью.

– Роза, я знаю, что сейчас в Мастерcкой Фоменко идут репетиции спектакля «Синяя птица». Волшебная, любимая сказка. Вы заняты в постановке. Как это будет?
– Мы всегда стараемся о премьере заранее не рассказывать: мне кажется, что это не очень хорошая примета.

– Но для вас темы, которые затрагиваются и в «Алисе в Зазеркалье», и в «Синей птице», представляются детскими?
– Мне кажется, что нельзя ни тот, ни другой материал, назвать детским. И нельзя, вероятно, делать впрямую детские спектакли. Потому что темы, которые там всплывают, общечеловеческие, философские. Ведь даже маленькие дети очень часто задаются философскими вопросами.

– Было сразу решено, что вы играете главную роль в «Алисе в Зазеркалье»?
– Так получилось, что мы начали репетировать роль Алисы в состав (когда одну роль играют по очереди несколько актрис – прим. ред.). Когда работа началась непосредственно на сцене, во мне уже был Даня — мой старший сын. И поэтому почти сразу я ушла в декрет. Это было на пятом месяце, но беременность протекала сложно, и пришлось рано уйти.

– Как отреагировали в театре? Молодая актриса, которая только пополнила труппу, и практически сразу декрет?
– Я действительно переживала, хотя, наверное, это совсем не проблема. Но мне повезло в этом отношении. Очень помогал мой муж, да и Пётр Наумович, который поддерживал: «Ты можешь представить, с каким багажом ты вернёшься? Все что твоё – это твоё. Всё, что не твоё, – отвалится. И не о чем жалеть». Как он говорил, так оно и получилось.

– Что изменилось в вас после рождения первого ребенка?
– Ты обновляешься, обнуляешься как бы. Недаром шутят про мышление беременной и кормящей матери. Но и кроме шуток – меняется статус женщины, и ты становишься другим человеком. Происходит переоценка жизненных ценностей, и то, что казалось проблемой раньше, перестает ею быть. И, вероятно, на свои роли я начала смотреть по-другому.

– Ваш старший сын ведь уже видел спектакли, в которых вы играете? Каково это – играть для собственного сына?
– Ой, ну это вообще отдельная история. Например, совсем недавно Даня пришёл смотреть «Алису». Мне кажется, это был пятый раз, но, наверное, самый осознанный. Перед этим он смотрел этот спектакль 3 года назад и мало что помнил. Он воспринимал все совершенно другими глазами. В последний раз мы (я и мой муж, который тоже играет в этом спектакле) так волновались, когда на спектакль приходил Пётр Наумович. Такого волнения давно не было. Ты не можешь управлять собой перед спектаклем: понимаешь, что в зале сидит твой главный человек и так хочется, чтобы ему все было понято, и чтобы остались те вопросы, на которые я действительно смогу ответить. Вообще мне кажется, что если в тебе нет волнения, трепета, и не о чем сказать, то не надо выходить на сцену.

– А как все-таки складывалась ситуация после рождения первого ребенка? Как вы распределяли свое время? Ведь и в театр надо было возвращаться, и грудному ребенку уделять внимание. 
– Это было какое-то животное, интуитивное понимание того, что все будет в порядке. Был такой момент, о котором совсем недавно мне напомнил Дима. Он делал все для того, чтобы я быстрее вернулась в театр после декрета. Он очень помогал мне, но в какой-то момент, в запале я сказала: «Все, больше не могу репетировать. Больше не могу тратить на это столько времени!» Даня был совсем маленький. И один из «старших» артистов нашего театра мне тогда сказал: «Помяни моё слово: наступит тот момент, когда твой сын, которого ты сейчас боишься оставлять, переживаешь из-за того, что не можешь проводить с ним достаточно времени, будет тобой гордиться. И ты для него будешь не просто мамой, а успешной мамой».
И буквально на прошлой неделе, когда Даня как раз приходил на «Алису в Зазеркалье», так и получилось. После спектакля детки приходили за кулисы: все хотели сфотографироваться и просили автограф. Я раздавала автографы, а Даня стоял рядом и вёл себя очень смешно. Он был невероятно горд и все время говорил: «Мам, мам, а ты дашь мне автограф? Мам, давай я подержу твои цветы. Это моя мама!». А какая-то девочка ему даже сказала: «Ты что, с ума сошёл?» — “ А что? Это моя мама!“ И я, действительно, увидела, что мой ребёнок иначе воспринимает свою успешную маму.

– Когда-нибудь думали, что придется сыграть один из самых интереснейших, загадочных образов мировой литературы? Что помогло вам в работе над образом семилетней девочки?
– Я даже помыслить об этом не могла, это большое счастье. И мне кажется, что невозможно играть ребёнка, как нельзя играть состояние. Единственное, что мне сильно помогло в работе над ролью, – это мой опыт общения с сестрой Аликой, которая младше меня на 18 лет. Я много за ней наблюдала, когда училась в институте: как она росла, как менялась. Потом появились мои дети. И именно эти детские проявления, этот чистый взгляд – то, что мне помогло и до сих пор помогает в работе над образом Алисы.

– У ваших детей уже проявляются какие-то таланты?
– Я, наверное, как каждая мама, могу сказать, что мои дети гениальны (смеется). Но нет, конечно! Они обычные дети. Хотя они у меня очень рано начали говорить. Один в 10 месяцев, другой в 11. Старший сын говорил сразу предложениями. У обоих абсолютный музыкальных слух. Старший сын учится в музыкальной школе, занимается по классу скрипки. Скрипка — это его выбор. В школе меня уговорили не сопротивляться этому. Я переживала, что не смогу ему помогать в учебе; фортепьяно было бы легче. Но педагог мне сказал, что инструмент сам находит своего хозяина. В школе много детей, которые поступают на класс фортепиано и очень мало тех, кто хочет пойти на скрипку. Это безумно красивый инструмент, но он оказался невероятно сложным: до скрипки нужно „дорасти головой“.

– Старший сын читает сам? Больная тема многих родителей: современные дети перестали читать.
– Даня читает сам только то, что ему интересно: про космос, про машины. Но когда подсовываешь ему что-то другое, то срабатывает это только, если читать книгу вслух. Я уверена, что если даже ребёнок научился читать сам, это не значит, что родители должны прекратить ему читать. Необходимо оставлять ежедневные, вечерние чтения. У нас ни один вечер не проходит без книжки – это уже ритуал.
Мой муж Дима очень читающий человек и часто читает при детях. Самой мне редко удаётся это делать, но если есть возможность, я стараюсь, чтобы дети видели: у родителей есть время на книгу, на отдых с книгой.
И вот недавно был забавный случай. Мы были на концерте Елизаветы Леонской, она играла Бетховена. В финале концерта ее вызывают на бис. Она вышла и сказала: „Вы знаете, я после этой программы не играю на бис. Я говорю зрителям, что они могут пойти домой и почитать „Доктора Фаустуса“ Томаса Манна. Он прекрасно описывает то, как Бетховен писал свои произведения“.
А Дима как раз в этот период читал „Волшебную гору“ Томаса Манна (в прошлом году он читал „Доктора Фаустуса“). И я думала, что Даня это плохо помнит. Но нельзя недооценивать тот факт, что дети просто видят названия книг: как они перемещаются по квартире, как прочитанные убираются, и что-то новое берётся родителями с полки. И когда Даня услышал у Елизаветы Леонской про Томаса Манна, он сказал: „А, это то, что папа читает!“. Я отвечаю: „Нет, это папа уже прочитал, папа читает уже другую книжку“. Мне кажется, что такие вещи стимулируют детей к самостоятельному чтению. 

– Роза, а актерская профессия помогает, наверное, снять бытовой стресс?
– Наверное, да. Есть в этом правда. Дома случаются очень тяжелые моменты. Я не знаю, бывают ли сейчас простые дети. Я иногда просто бегу на работу для того, чтобы стать собой. И мне это, действительно, очень помогает. Когда люди говорят „я иду домой отдыхать“, то я понимаю, что я иду домой работать. Иногда думаешь, что работа моя именно дома, а в театр я наоборот пришла отдохнуть душою.

– Где вы черпаете информацию о воспитании детей?
– Я много общаюсь со взрослыми мамами. Сравниваю, понимаю, чего я точно для себя хочу, а чего нет. Насчет профессиональной литературы у меня всегда были внутренние сомнения. Например, копнёшь глубже, узнаешь, какие сложные взаимоотношения у самих психологов с собственными детьми, и тебя это сразу не то, что настораживает – пугает! Например, Франсуаза Дольто, Юлия Гиппенрейтер. Это ведь парадокс, нонсенс: сапожник без сапог. Как такой детский психолог может что-то советовать другим, когда у него самого проблемы?
Пётр Наумович нам всегда в театре говорил: „Нашёл приём — найди, где его сломать“. То же самое и в отношении воспитания детей. Если ты действуешь всегда одним и тем же образом, то ребёнок к этому привыкает. И вдруг – бах! А ты возьми и сверни с этой дорожки. И ребёнок тоже будет пытаться поменять свой предыдущий образ действий. 

– Ваши дети ходят в детский сад? Вы вообще сторонница раннего развития ребенка?
– С детским садом у нас не сложилось категорически. Но так как без няни в актерской профессии все равно никак не обойтись, мы решили детей оставить до школы дома. Спектакли начинаются в 7 часов вечера, детей нужно накормить перед сном, уложить спать, почитать им книжку, если родителей нет дома.
И если честно, то в какой-то момент я поняла, что настоящее раннее развитие ребенка происходит именно дома. Меня вдруг огорошила мысль Диминой мамы (она работала в детском саду), которая сказала: „Ведь с первого дня хорошо идут в сад только те дети, которым дома не очень хорошо“. А у меня дома раннее развитие, как мне кажется, с лихвой; я детям стараюсь ничего не запрещать. Я имею в виду творческие порывы. Мы, например, поклеили на одну стенку обои, на которых можно рисовать. И дети, конечно, там отрываются! Рисуют все, что захочется.

– Когда родился Миша — это стало проблемой для Дани? Он ведь достаточно долго был единственным ребенком в семье?
– Для Дани это был колоссальный стресс. Первые две недели после родов было все нормально. Дима пытался его как-то отвлечь: водил в театр, на концерты. Вдруг через 2 недели, я укладываю его спать, и его прорвало. Он, видимо, носил это в себе: „Вы меня предали, вы меня обидели, я никогда не думал, что вы со мной так поступите, я обиделся на вас на всю жизнь! Как вы могли?“. И я до 3 часов ночи с ним разговаривала, пока он без сил не вырубился. Я говорила ему, что мы никогда не будем любить кого-то больше, а кого-то меньше. И что он даже представить себе не может, насколько огромна моя любовь к нему, и как она с каждым днём растёт вместе с ним. 
В общем-то этот вопрос периодически всплывает у Дани в моменты наших с ним ссор, например. Он начинает: „Вы любите его больше, чем меня“. А я всегда ему отвечаю, что даже, когда мы с тобой ругаемся, даже когда ты меня выводишь из себя, я тебя очень люблю; и не ты меня раздражаешь, а твоё поведение в данный момент. Даня рос до года совершенно неспокойным ребенком. Практически до 5 лет мы спали с мужем от 2 до 4 часов в сутки каждый. У него было нарушение сна. В 4 года и 7 месяцев мы пошли к остеопату, и он нам сказал, что если бы мы принесли ребенка сразу после рождения, то с первых дней он спал бы прекрасно. Но нам про остеопатию никто не говорил. После первого же сеанса Даня спал. Я сидела на кровати в 12 часов ночи, и Дима говорит: „Ложись“, а я отвечаю: „Не могу, он сейчас проснётся, а я только засну“. Но ребенок начал спать! И до сих пор спит всю ночь, до утра.

– Удается ли вам при таком режиме побыть вдвоем с мужем? Уделить ему внимание?
– Это очень смешно. Потому что я часто говорю старшему сыну: „Даня, если ты хочешь, чтобы у нас была здоровая семья, маме с папой необходимо куда-нибудь уйти вдвоем“. На что он мне отвечает: „Вы вместе бываете на работе!“ Над нами часто смеются, когда в буфете театра мы садимся вместе за стол: „Дома не наговорились?“ А мы действительно не наговорились. И чтобы вот так просто пройтись за руку, к сожалению, мы этого практически лишены. Но стараемся отыскивать для себя драгоценное время. Недавно, подъехали к дому и не стали сразу подниматься в квартиру. Поставили на подставку для навигатора мой телефон с большим экраном и включили записи Гленна Гульда. При этом была открыта и распита запретная бутылка кока-колы. Такой совместный досуг!

– Кока-кола под запретом! Дети согласны?
– О! (смеется). У нас есть рисунок, где у папы 8 глаз, 5 рук, и он ест с жадным видом бутерброд с колбасой, а Даня со слезами доедает кашу. Рисунок подписан: „Злой папа съедает бутерброд с колбаской, а я ем невкусную кашу“.

– Какие мультики смотрят ваши дети?
– Изначально мы сами выбирали мультфильмы для них. Была полная уверенность, что надо показывать только мультфильмы из нашего детства, что именно это очень важно. Но недавно я прочитала интересную статью. Какая-то женщина, тоже мама, писала о том, почему дети так сильно хотят смотреть эти все свинки Пеппы и прочее. Она пишет: „Посмотрите, например, на этого несчастного котенка Гава, у которого даже нормального имени нет. Он абсолютно одинок, у него нет ни хозяина, ни родителей, ни брата, ни сестры. Посмотрите, его даже никто не звал, это просто собака залаяла. А этот бедный Малыш, у которого Карлсон – взрослый дядька, придуманный им для того, чтобы хоть с кем-то поиграть, потому что мамы с папой никогда нет дома. Или Наташа из мультика про домовенка Кузю: „Наташа, ты уже вынесла мусор? Умница — дочка!“ Все это очень по-взрослому. И она говорит о том, что в американских или европейских мультфильмах появляются обыкновенные дети, которые могут шкодить. Кстати, по этому образу и подобию уже создаются наши новые мультики, такие как „Лунтик“, например.

– Вы много заняты в театре. А с кино не получается?
– Я про себя все понимаю. Наверное, я не совсем формат для сегодняшнего кино и поэтому иллюзий на эту тему не строю. Нет, конечно: у меня, как у всех артистов, есть агент, я хожу на пробы. Но я работаю в таком театре, что мне сильно комплексовать и переживать на эту тему глупо. Часто сталкиваюсь с тем, что мне говорят: „Ой, вы такая маленькая, а нам ничего не сказали“. Я говорю: „Ну, как же не сказали, у меня же там написано: 1 метр 48 сантиметров“. То есть я ни от кого это не скрываю. Для меня это не является проблемой.
Это было проблемой, когда я поступала в институт, меня никуда не брали и не понимали, что со мной делать. Мне говорили: „Ты в театрах-то была в Петербурге?“. Я говорю: „Была, конечно“ — „В каких театрах?“ — „Ну, в БДТ была, в Александринке“ — „Ты видела какие там сцены? А как ты думаешь, тебя оттуда видно будет?“ И мне кажется, я тогда не обиделась, не оскорбилась – хорошо, что никого не слушала. Я же еще при своем росте была такой кругляш-пухляш. Какая героиня? Об этом и речи быть не могло. Поэтому очень мало играла во время учебы в институте.
И только благодаря смелости Петра Наумовича я по-настоящему начала играть в Мастерской. Когда попала в театр, Пётр Наумович сразу заговорил о роли Ирмы в спектакле „Безумная из Шайо“, которую в свое время играла Ирина Пегова.

– Но, насколько я вас помню в том спектакле несколько лет назад, у вас были совершенно другие формы…
– Да, я очень сильно похудела после первых родов. И когда Фоменко увидел меня после декрета, он улыбнулся этой своей улыбкой, а потом сказал: „А знаете… все-таки жаль…“. Рядом стоял Дима и я, не понимая о чем он, спросила: „Дима, что ему жаль?“ — „Ему жаль, что ты перестала быть такой, какой ты была“. Но что до моих внутренних ощущений, то изменения во внешности избавили меня от девичьих комплексов. Я стала мамой, и произошло внутреннее утверждение себя самой.

– Вы прекрасная актриса с многоплановым талантом и много заняты в театре. И все-таки нет ощущения, что вы что-то упускаете, теряете в общении с детьми из-за профессии, которая отнимает много сил и времени?
– Во время выпуска очередного спектакля я прекрасно понимаю, что мои дети отчасти мною брошены. Прошлый год у меня был невероятно трудный в смысле профессии: два выпуска одновременно. Работы были очень эмоциональные, непростые: и физически, и психологически. И я осознаю, что от меня уходит, какие вожжи выпускаю из рук. Что-то я пытаюсь наверстать потом. Но, с другой стороны, я очень люблю свою работу и, как бы пафосно это ни звучало, жить без неё не могу. Потому что для меня это – питание, для меня это – жизнь.
Другое дело, что, появись в моей жизни третий маленький человечек, я, вероятно, уже не так быстро выйду после декрета. Дети растут быстро, и я не могу ими „наесться“. Здесь уже срабатывают другие механизмы: не Розы-актрисы, жаждущей поскорее выпрыгнуть на сцену, а Розы-мамы, которая хочет впитать материнское счастье в полном объеме.

Источник: WorkingMama