Богатырская поэмка

В январе театр “Мастерская П. Фоменко” отметил свой юбилей, фактически наступивший летом прошлого года. “Двадцать лет – ума нет!” – бодро прошептали за сценой держащиеся друг за друга артисты перед началом праздничного концерта. Конечно, в шутку, на удачу. Ума, как и самоиронии, им всегда хватало. С 1993, когда выпускной курс ГИТИСа было решено превратить в настоящий театр, много воды утекло, появилось сначала второе, потом третье поколение актеров “Мастерской”. Труппа росла, но и сейчас, как прежде, она пропитана энергетикой своего учителя. В нынешний, юбилейный сезон, когда основателя нет вот уже второй год, было решено во что бы то ни стало сделать посвящение Петру Наумовичу Фоменко. Одна история – юбилейный концерт по пушкинским мотивам, совсем другая – полноценный спектакль по любимому автору. Этим посвящением и должен был стать “Руслан и Людмила” в постановке актера театра Михаила Крылова, пробующего себя в режиссуре. Премьера, изначально запланированная на декабрь, вышла в середине марта, но работа над ней продолжается и сегодня. В сравнении с прогоном, сейчас спектакль больше ориентирован на семейный просмотр – назвать сценическую версию поэмы детской язык не повернется.
Пушкинская философия деятельного приятия жизни, фонтанирующее творчество, любовь к родной речи, известно, оказали огромное влияние на личность Петра Наумовича Фоменко и на саму концепцию его театра. Выбор именно “Руслана и Людмилы” тоже неслучаен. Первое крупное произведение классика тогда, в 1820 году, выглядело как мальчишеская издевка над ханжеским вкусом классицистов и печальной отстраненностью романтиков: никакого тебе высокого религиозно-нравственного смысла, комическое снижение любого пафоса бытовыми подробностями, да еще просторечия, разговорная интонация… Артисты “Мастерской” в рамках очередных проб и ошибок (подзаголовок спектакля) обратились к хулиганскому произведению писателя и попробовали представить, как его мог бы поставить сам Фоменко. Местами посмеялись над тем, что за долгие годы существования театра успело превратиться в сценическое клише. Опыт сродни прошлогодней реконструкции “Безумной из Шайо” Ж. Жироду, но более дерзкий. Иронично выглядит, в частности, поиск новых смыслов в хрестоматийном тексте, особенно – в отрывке “У лукоморья дуб зеленый…”. Дети в зале, явно не выдерживая тщательной декламации, хором произносят известные стихи за Рассказчика, словно на рок-концерте. Впрочем, Рассказчик этому только рад.
Несмотря на премьерные трудности, уже сейчас спектакль – воплощенная мечта любой классной руководительницы. Несложно предсказать, что к фоменкам потянутся бесконечные потоки “ашек” и “бешек”, желающих приобщиться к прекрасному. Текст поэмы избавили от некоторых лирических отступлений, длиннот и пикантных подробностей, которые могли бы принести “вред здоровью и развитию” детей, но пушкинский слог сохранили в целости, да и без радикальных интерпретаций, что ожидаемо, обошлись. При этом специфической театральной аудитории “12+” тоже постарались угодить: спектакль, при всей его классичности, местами получился очень смешной, вроде модных сегодня мультфильмов про богатырей. Чувственность двадцатилетнего Пушкина целиком сохранили. Тему плотской любви, такую животрепещущую для зрителя пубертатного возраста, затронули шутя: в первую брачную ночь Руслан и Людмила будут миловаться с неопытностью школьников, а неприкрытое сладострастье нежных дев, к которым случайно попадет хан Ратмир (та самая сцена, что так разозлила противников одноименной оперы Дмитрия Чернякова в Большом театре), легко компенсируется комизмом эффектной толстушки в парандже и кокошнике, возлежащей в бане в ожидании гостя.
Впрочем, одно принципиальное отличие от традиционной трактовки поэмы все же есть. Внимательный зритель, прочитав программку, удивится: “Как, в “Руслане и Людмиле” нет Черномора?! Это что-то новенькое!”. Черномор есть, но он и Рассказчик тут – одно лицо. Как и в некоторых фоменковских спектаклях, грань между автором и персонажем до предела размыта: в какой-то момент Пушкин отдирает со щек бакенбарды и цепляет за уши длиннющую бороду. При этом волшебник не перестает быть демиургом, по слову которого и происходят все чудеса на сцене, он может и в злодея немножко поиграть, если захочется. Главную роль блестяще исполняет сам Михаил Крылов, устроивший себе настоящий бенефис. Это артист, склонный к эксцентричности, местами даже заигрывающийся. (Многие, должно быть, запомнили его весельчака Митю в недавней российской кинопремьере “Зимний путь”). В спектакль он не входит – влетает с высокой лестницы, волчком вращаясь под увертюру из оперы Глинки “Руслан и Людмила”. Все последующие два с лишним часа Крылов демонстрирует неконтролируемый приступ вдохновения и самодурства: как бабочка, порхает на цыпочках по сцене, возводя очи горе, плавно жестикулирует, в пластических этюдах то мышь съест, то Людмилу на руках потащит, краснея от напряжения. А на поклонах, говорят, неизменно утаскивает кого-то из дарящих цветы детей за сцену (sic!).
Актеры играют в “Руслана и Людмилу” с таким же упоением, как дети в “казаков-разбойников”. Роль капризной и влюбленной княжны исполняет прекрасная Екатерина Смирнова, ее отважного возлюбленного – Игорь Войнаровский. Тремя богатырями, инфантильными и страстными, стали Андрей Казаков, Владимир Свирский и Федор Малышев. Словом, есть, на кого посмотреть, не только детям, но и взрослым. Талантливо дурачиться на сцене актерам помогает и простое художественное решение спектакля, пробуждающее какую угодно фантазию. Например, спасать княжну от злобного карлы славные русские богатыри Руслан, Фарлаф, Рогдай и Ратмир скачут галопом на швабрах и метлах, надев на головы жестяные ведра. Красками бушует чудесный сад Черномора – осыпанный лепестками роз, заваленный апельсинами, увитый струящимися лентами водоемов. Чтобы изобразить шикарные яства, художнику спектакля Владимиру Максимову оказалось достаточно простой сосис-ки, а для визуализации обрыва использовали пару лестниц на колесиках – между ними застывает на шпагате Людмила, раздумывающая, жить ей дальше или все-таки не стоит. Выбранная эстетика игры, когда куклой может стать обычный деревянный брусок, конечно, ближе ребенку, чем шикарные оперные декорации, выглядящие в большинстве своем старомодно и безвкусно. Осталось только, чтобы взрослые не решили, будто на их детях решили сэкономить.
Сценография и само место – малый зал нового здания – символичны и отсылают к последнему пушкинскому спектаклю Фоменко, “Триптиху”. Белое мраморное фойе театра, где задумчиво бродил Фауст Кирилла Пирогова, стало садами Черномора, миром злой колдуньи Наины. Ткань, по воле разочарованного в человеческих страстях ученого помогавшая “утопить” зрительный зал, тут превратилась в гигантскую Голову братца коварного карлы. Но в доброй сказке Руслан великана победил, бороду Черномора отрезал, с Людмилой закатил пир на весь мир. Один из самых мрачных спектаклей Петра Фоменко обрел в “Руслане и Людмиле” комический перевертыш, чей жизнеутверждающий пафос, к сожалению, пока выглядит менее убедительно, чем мизантропическое завещание мастера.
В чем тут проблема? Думаю, в недостаточной опытности режиссера, для которого премьера – лишь второй опыт большого спектакля. Михаил Крылов работал под чутким контролем руководителя постановки, Евгения Каменьковича, но сравниться с ним в искусстве, что ожидаемо, пока не может. “Руслан и Людмила” идет два с половиной часа – для маленького зрителя, коль уж такой заглянет, невыносимо долго. Сама структура спектакля кажется не до конца продуманной, некоторые эпизоды из-за обилия необжитого стихотворного текста пока провисают, воскрешая в памяти жалобу Фауста Мефистофелю. “Мне скучно, бес!” – когда Финн рассказывает свою с Наиной долгую историю и когда сам Руслан томится по Людмиле, ищет ее в садах Черномора или уже направляется с женой обратно к князю Владимиру. Именно с любовью в спектакле неожиданно возникают трудности, а вот страсти и юношеского азарта тут – хоть отбавляй.