Алиса в Стране спецэффектов

Иван Поповски, режиссер первого фоменковского призыва, главный российский специалист по поэтической драматургии и театральный кудесник, все чаще предпочитающий жанр сценической феерии, обратился к кэрролловской «Алисе в Зазеркалье». Так в «Мастерской Петра Фоменко» появился самый красивый московский спектакль для семейного просмотра.

Чарльз Лютвидж Доджсон, писавший под псевдонимом Льюис Кэрролл, вряд ли мог представить себе, что его увлекательные интеллектуальные шарады станут когда-нибудь поводом для спецэффектов. Стали. Два главных мастера фантастического кино (оба, кстати, начинали как аниматоры) Терри Гиллиам и Тим Бёртон обратились к сочинениям Кэрролла. Один в далеком 1977 году снял фильм «Бармаглот», другой совсем недавно — «Алису в Стране чудес». В бёртоновской «Алисе», правда, от сюжета двух книг остались рожки да ножки да отрубленные головы. Потому что, по правде говоря, никакого сюжета в голливудском понимании в обеих «Алисах» нет. Есть просто череда встреч маленькой девочки с диковинными персонажами и с их не менее диковинной логикой, что для детской книжки хорошо, а для блокбастера — недостаточно. В результате воспитательный сюжет о борьбе со злом для Бёртона сочинила сценаристка Линда Вулвертон, а сам он сосредоточился на фирменных готических ужасах, причудливых трансформациях героев и прочих чудесах в решете.

Иван Поповски, поставивший Алису на хорошо оснащенной сцене «Мастерской», тоже сосредоточился на чудесах. Сценаристки Вулвертон под рукой он при этом не имел, зато на помощь пришли один консультант по иллюзиям и целый «Союз художников», некоторые из которых оказались еще и мастерами волшебных видеопроекций. Спектакль получился красивый. Его порой приятнее разглядывать в статике, чем в динамике, а в некоторые моменты и вовсе хочется выйти на сцену и, как говаривал Ноздрев, «нарочно пощупать», из чего же сделана вся эта красота.

Особенно хороши костюмы сербской художницы Ангелины Атлагич, уже плодотворно сотрудничавшей с Поповски в «Отравленной тунике» по Николаю Гумилеву. В самом начале спектакля, когда Алиса попадает в зазеркальный сад живых цветов, Атлагич создает на сцене такую усладу для глаз, что маленькие зрители и их мамы издают громкий вздох восхищения. Забавны наряды Труляля и Траляля, своими черно-желтыми полосами напоминающие рекламный стиль известного сотового оператора. Врезается в память изысканное платье черной королевы. Как и положено в феерии, сценический антураж спектакля с каждой сценой становится все чудесатее и чудесатее. По небу летит рой ушастых слонов; Лев и Единорог гарцуют по сцене на пружинистых ходулях и нацепляют на себя доспехи, напоминающие кухонную утварь; шкаф становится лодкой, скользящей по застывшей перпендикулярно сцене водной глади. А Алиса, спрыгнув с лодки, пускается вплавь по красивому лазерному озеру, чтобы нарвать себе светящихся неоновыми огнями кувшинок.

Правда, ахая и охая от восторга, вдруг невольно ловишь себя на мысли, что за все три часа, что идет спектакль, не испытываешь ни единой эмоции, связанной с его героями. Все они, сыгранные стажерами «Мастерской» с какой-то дежурной старательностью, запоминаются в основном именно костюмами, а не интонациями, пластикой или мимикой. Впрочем, положа руку на сердце, читая книжки про Алису, эмоций тоже не испытываешь. Это ведь странные книжки. Из занятных встреч с Шалтаем-Болтаем, Чеширским котом, Кроликом и королевами Алиса — вопреки всем традициям детской (да и вообще приключенческой) литературы — не выносит никаких жизненных уроков. Она не становится ни взрослее, ни умнее, не претерпевает никакого воспитания чувств. Какая это девочка (трусливая, храбрая, шаловливая, послушная), из книжек тоже понять невозможно. Просто девочка.

В чем же главная прелесть и главный парадокс двух культовых сочинений про Алису (не считая, разумеется, тех многочисленных мелких парадоксов, которые пригоршнями рассыпаны по тексту)? Ведь чего-чего, а ироничных абсурдистов английская литература знала много и помимо Кэрролла. Парадокс в том, что главным носителем здравого смысла в этих сочинениях оказывается маленький ребенок, а взрослые королевы, шляпники, палачи и прочие кролики, напротив, демонстрируют причуды детского сознания. Пытаются жить наоборот, высказывают идиотские с точки зрения житейской логики сентенции, не без успеха пытаются материализовать идиомы…

В детских книжках ребенок, как правило, жаждет выломаться из тоталитарного мира каузальных, причинных связей, в который его загоняет жизнь. У Кэрролла маленькая Алиса дорожит этими связями. У нее потому-то и нет характера, что она носитель совокупного здравого смысла, вложенного в ее голову взрослым миром по ту сторону зеркала. И тут перед постановщиком встает неизбежная задача — или придумать этот характер, или специально обыграть его отсутствие, или, наконец (самый продуктивный ход), вчитать в кэрролловский «квест» какую-то свою историю. Неважно — любовную, социальную, метафизическую… Вне этой истории обаятельной Вере Строковой (Алиса) просто нечего играть. Ей только и остается, что хмурить лоб да удивляться новым чудесам. А зрителям, что повзрослее, коротать время между спецэффектами, которые, как бы ни были они хороши, все же не могут заменить обыкновенного чуда актерского перевоплощения.