«Фоменки» завели Чеширского Кота

Первый детский спектакль «Мастерской Петра Фоменко» очень красив. У него шесть сценографов — и все кэрролловские безумства, все сны Алисы и потертого Шахматного Короля воплощены в шелковых фиалках, щеголеватых сюртучках, серебряных боевых трубах и видеопроекциях.

Необъятные капоры-раковины Хора Устриц — из рыболовных сетей, подбитых розовым шелком, честное юное лицо и викторианский цилиндр Дуба (он истинный джентльмен — и галантно укрывает ветвями Маргаритку, Фиалку, Розу и Тигровую Лилию), клетчатый пиджачок и упоительно желтый жилет Шалтая-Болтая — надменно-сдержанного, как Нат Пинкертон перед поимкой преступника, бой Льва и Единорога (оба — на цирковых першах), британская добротность геральдических щитов и пирогов… все это несется по сцене «Мастерской» три часа блистательной иллюстрацией к сказке.

Художник по костюмам — Ангелина Атлагич (Сербия): московские зрители помнят златотканое великолепие ее Византии в спектакле Ивана Поповски «Отравленная туника». Работа Атлагич в «Алисе» не уступает прежней профессиональным блеском и (у Алисы весьма беспокойный сон!) превосходит ее разнообразием.

Ни одна красавица 1900-х не отказалась бы от бального наряда Тигровой Лилии, но ничуть не хуже сюрреалистический костюм Зай Атса — королевского гонца, а в спектакле авиатора начала ХХ века в реглане, очках-консервах, с двумя лопастями пропеллера на темечке (он летает на ушах!). И столь же хорош коллега Зай Атса Болванс Чик в терракотовом сюртучке времен Диккенса… и геральдические звери Лев и Единорог в вельможных рингравах XVII века, и Молодой Шпорник — лесной Фавн (или Дриад, что ли?) в сине-желтых соцветиях на пастушеской шляпе (впрочем, у него и локти цветут!).

Морж, Плотник, почти плюшевые с виду Труляля и Траляля, изобретательность, с которой Белую Королеву превращают в овцу воочию, на глазах зала… гром и суета поезда, в котором «колечко дыма — тысяча фунтов», скользящая через сцену в видеопроекции Вся Королевская Конница, Вся Королевская Рать (редкой красоты момент!)…

Каждая из фигурок (а их десятки!) и есть театральное высказывание. 

Потому как… не то чтобы данная сценическая поэма не содержала третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов (впрочем, сам Кэрролл отрицал попытки вычитывать в «Алисе» философемы и аллегории). Во всяком случае, Иван Поповски решительно избежал соблазна сделать из сказки взрослую притчу.

Белый Кролик не стал яппи среднего звена: он честно скачет и визжит у рампы. Белый Рыцарь — сказочный чудак, а не печальная тень автора. Никаких параллелей между ихним нонсенсом и нашей бессмыслицей. Никакого подчеркивания-обыгрывания самых взрослых цитат (будь то «У нас тут надо очень быстро бежать, чтоб остаться на том же месте» или «Когда думаешь — не плачешь: ведь невозможно делать два дела сразу»). В сравнении со знаменитой «Алисой» 1980-х, которой песни Высоцкого придали глубину и резкие тени, «Алиса»-2010 примечательна вдвойне. Ее четвертое измерение — не песни, а костюмы.

Зато мир на сцене трансформируется, как в задачах академика Арнольда для очень-очень умных детей: чтобы решить их, что-то надо резко сдвинуть, поставить с ног на голову привычный ход мысли. И как задачи Арнольда предназначены для добычи очень-очень умных детей из детей обыкновенных, так «Алиса в Зазеркалье» Ивана Поповски добывает волшебный, текучий, меняющий систему координат мир из трехмерного действа. В этом, верно, месседж спектакля.

Начинается он с поисков в партере Чеширского Кота. Впрочем, допускаю: Чеширского Кота в «Мастерской Петра Фоменко» прикормили давно — его летучая улыбка вспыхивает и тает в любом их спектакле, включая взрослые и печальные. А в спектакле Ивана Поповски на сцене НЕ появляется и в списках персонажей НЕ значится Чеширская Кошка. Алиса (Вера Строкова) долго ищет в партере свою черную Китти. Лукавый лаконичный мяв перелетает под креслами: Китти где-то здесь — и нет ее.