На бога надейся

«Мастерская Петра Фоменко» ищет свое место, на мой взгляд, мучительно, но иначе и быть не может. Тенденцией становятся пробы пера – режиссерские опыты ведущих актеров театра. И даже какая-то преемственность в этом подчеркивается, поскольку первый спектакль «Театральный роман», вышедший после ухода Фоменко, был в четыре руки сделан Кириллом Пироговым и самим Фоменко. Он же восстанавливал «Безумную из Шайо». Из последних по времени премьер «Гиганты горы» – это плод совместных усилий Евгения Каменьковича и Полины Агуреевой, «Руслан и Людмила» – постановка Михаила Крылова – при художественном руководстве Каменьковича, а «Олимпия» – самостоятельная работа Евгения Цыганова. Так примерно в «Современнике» сам Ефремов, а потом пришедшая ему на смену Галина Волчек подталкивали актеров к занятиям режиссурой: там ставили Евстигнеев, Сергачев, Кваша, Табаков, Толмачева, Фролов. В этом был еще и дух «Современника», а теперь складывается впечатление, что эти пробы важны для самоощущения «Мастерской Петра Фоменко». Какие мы? Такие мы.

«Мастерскую Петра Фоменко» можно назвать первооткрывателем драматургии Мухиной: много лет назад на фестивале молодой драматургии «Любимовка», который тогда еще проходил в самом имении Станиславского, в легендарном павильоне, который Константин Сергеевич построил для Парижской выставки, «фоменки» разыграли прославившую Мухину «Таню-Таню», которую потом, спустя какое-то время, в театре поставил сам Фоменко. Для Каменьковича имя Мухиной – чуть ли не из важнейших. Он ставил в МХТ ее пьесу «Ю», в ГИТИСе со студентами – «Летит», в одном из интервью рассказал: «Первое мое деяние как начальника было заказ пьесы Оле Мухиной».

Эта пьеса – «Олимпия». С самого начала было известно, что ставить ее будет Евгений Цыганов, до того, в позапрошлом году, сыгравший одну из главных ролей в фильме по пьесе Мухиной «Летит».

Жанр пьесы, обозначенный автором – «сказка сказок», а выполнена она, подобно другим драматическим сочинениям Оли Мухиной, как пьеса с картинками, которые автор сама подбирает к своим текстам. Первое посвящение – «Тем, кто катался на роликах в Александровском саду в 1991–1992 годах», второе – Лени Рифеншталь, красивой женщине и режиссеру знаменитых фильмов «Триумф воли» и как раз «Олимпии» – об Олимпиаде в Берлине 1936 года. «Олимпия» Мухиной про Олимпиаду в Москве 1980 года рассказывает между прочим, поскольку пьеса галопом пробегает по «европам» российской истории последних 40 лет, с 1975 по 2014 год, хотя написана была в прошлом, 2013-м, тогда же впервые представлена на «Любимовке», уже в Москве.

Мухина, как справедливо заметил Каменькович, «всегда пишет поэзию в прозе», так что поэтический сюжет, рифмы метафор если не важнее, то уж точно дороги автору не меньше, чем ясность и последовательность развития сюжетных линий. Вот и в премьере «Мастерской…» больше красоты, песен и театрального дыма, чем понимания, кто с кем, а тем более почему. Отдельные удачные, вызывающие смех и даже аплодисменты диалоги тут же растворяются в театральном дыму и метафорическом тумане. Лыжник (так он обозначен и в пьесе, и в программке) Алеша Стечкин (Иван Вакуленко) и Токарева Лариса (Серафима Огарева) очень хорошо катаются на роликах и на роликовой доске, и временами кажется, режиссер не в силах отказать себе и им в удовольствии еще раз прокатиться по сцене.

Время то входит в сюжет не спросясь и располагается, занимает центральное место, то отступает почти на поля сюжета, создавая особую драматургию, этакие качели – туда-сюда. То тот путч, то этот. А до того – 75-й, 80-й…

«А Л Ё Ш А. По телевизору показывают Брежнева, звучит советский гимн. Мы с бабушкой встаем перед телевизором и я плачу. Оба плачем. Я не понимаю, что происходит в моем сердце под эту музыку, но это точно из-за нее. Я так люблю свою Родину, я так люблю свою маму, папу и бабушку, что слезы льются из глаз. Слезы абсолютного счастья. Мы с бабушкой обнимаемся, вытираем друг другу лица. Олимпийский огонь, стадион, стон толпы, триумф спорта, нет радости больше. Спорт, спорт, спорт – стучит мое сердце, поет София Ротару:

Старт, рывок и финиш золотой
Ты упал за финишной чертой
Ты на целый миг быстрее всех
Мир, застыв, глядит на твой успех…»

– зал с удовольствием проникается этими ностальгическими подробностями и мелодиями песен то Пугачевой, то Дассена. «Старики»-«фоменки» выходят, чтобы дать мастер-класс игры в ярком эпизоде, как это делает Тагир Рахимов в нескольких диалогах своего героя, генерала Токарева: теперь, сдается мне, фраза о том, что Стечкин с Токаревым дружить не могут, заживет отдельно от пьесы, спустившись со сцены в жизнь.

Но самый большой успех выпадает на долю приглашенной звезды, которая в роли бабушки временами, хотя, как будто и тушуя свою, памятную по старым своим ролям яркую актерскую манеру, неминуемо оказывается в роли бенефициантки. Такова ее роль, таковы исторические реплики, порой кажется, будто бы специально написанные на Екатерину Васильеву, с учетом ее известного всем богоискательства и нынешнего церковного служения:

«Б А Б У Ш К А. Всё вокруг денег.

М А М А. Вы многого не знаете.

Б А Б У Ш К А. Главное, оно всегда одинаково. Только людей жалко, очень людей жалко».

И срывая заслуженные аплодисменты:

«Б А Б У Ш К А. Я вот сейчас расскажу тебе одну сказку: хочешь верь, а хочешь нет. Но говорят, что через сто лет после революции, то есть в 2017 году, будет в России царь. И не какой-нибудь, а богом поставленный, из Романовых, по материнской линии. 

М А М А. Ну что вы такое говорите, Вера Ивановна, тут такое творится, а вы опять со своими сказками. Это же несерьезно.

Б А Б У Ш К А. А вот поживем – увидим, вот только дожить бы, до 2017-го, хоть бы одним глазком посмотреть».

Дожили. И в общем, слава тебе, Господи!