Четыре безумные женщины убили четырех умных мужчин

Сюжет пьесы Жана Жироду

Обличительная пьеса образца 1942 года: четыре французских мавроди в поисках легких денег придумывают некий Объединенный Банк Парижских Недр и грозятся пробурить нефтяные скважины в самом центре города. Четыре городские же сумасшедшие дамы, узнав о коварных планах, приговаривают этих деловых самцов: те и сами обманываться рады, лезут в канализацию (к источнику нефти!), где им и предстоит умереть взаперти.
О чем спектакль Петра Фоменко?
Театральные критики с разной степенью изящества складывают в свои рецензии справедливые слова про то, что этот спектакль:
 — о дурости сильных мира сего и веселой мудрости слабых (но без дидактического занудства);
 — о том, что мир делится не на волков и овец, состоятельных прощелыг и честных бедняков, а на тех, кто актерствует, и тех, кто за этим наблюдает (тут главное не социальный пафос, а всепроникаюшая театральность — то кафе-шантан, то гофманиана);
 — о том, что решимости четырех добрых безумных старух хватит для избавления мира от зла;
 — о том, что сумасшествие есть высшее здравомыслие;
 — о власти воображения и истинности иллюзии;
 — что для безумной из парижского района Шайо равно важны как искоренение мирового зла, так и наказание тех, кто украл ее боа и зеленую шкатулку.
┘Из вышеперечисленного вытекает картина тоскливая. А спектакль между тем — очевидно — необыкновенно хорош. Отчего же?

Справедливые (привычные) реверансы

В обойме театральных критиков, любящих «Мастерскую Петра Фоменко», наготове такие патроны:
 — особое кружево режиссуры;
 — легкость дыхания спектакля;
 — это очередной лучший спектакль сезона;
 — тут надо обратиться к такой туманной категории, как театральное волшебство;
 — квартет мужчин-буржуев, конечно, хорош, но квартет четырех безумных дам у Фоменко, как всегда, лучше.
┘Тут одна странность: театр живой, каждая премьера — событие не рядовое, а слова┘ одни и те же. Слова скучнее увиденного. Отчего?

Что происходит на сцене?

В первом действии сцена, развернутая вдоль зрительских рядов, оказывается парижским кафе, в котором и цветочницы, и проходимцы, и уличные музыканты снуют между столиками, едва не спотыкаясь о твои ноги. Здесь же ведут свои деловые переговоры эти маклеры-предприниматели: как наварить деньжат на пустоте. Здесь же жонглер месит воздух руками, бросая куда-то обручи-невидимки. А жизнерадостная Ирина Пегова (судомойка Ирма) подставляет бедро поглаживающей руке: «Пожалуйста-пожалуйста», — а рука уже ускользнула.
Невидимок будет еще больше во втором действии (зрители перемещаются уже в другой зал), когда Галина Тюнина, главная безумная, собирает своих подружек по диагнозу. Наталья Курдюбова (безумная Констанс) разговаривает со своей давно умершей собачкой. Шепелявящая Мадлен Джабраилова общается с воображаемым поклонником. Полина Кутепова с фингалом под глазом и сигаретой с мундштуком ждет, когда появится покойный президент Франции. И над сценой порхают прозрачные тюлевые фраки невидимок.
А псевдорычажки открывают канализационный люк (диаметром в полсцены), из-под которого клубами ползет подземный дым. В нем и растворятся противные деловые мужички, приговоренные одинокими женщинами. Тоже теперь, как пить дать, порхают где-то.
Тела перетекают в пустоту и обратно, ирония переливается от нежности к тоске, то мужское, то женское безумие перемешивается со здравым то мужским, то женским смыслом, обманы становятся самообманами, а простенькая пьеска-агитка — удивительным спектаклем о безвозвратно утекающей жизни.

Безумное сравнение с женщинами Климта

С точки зрения профессионального критика затея совсем неумная. Ну разве это нормально: увидеть вдруг какое-то сходство внешних черт четырех безумных героинь спектакля с женщинами с портретов Густава Климта. Ну и что, что привиделось.
Ну да, у австрийского живописца тоже сплошные юдифи, как и феминистки из спектакля, подавляют мужчин почем зря. Ну да, женщины на его портретах — это такая возбуждающая смесь сексуальности и предчувствия смерти. Ну да, орнамент на картинах Климта поглощает тела, как матерчатый плафон светильника, превратившийся на сцене в пестрый балахон, скрывающий тела героинь (только головы выглядывают)┘
Но какая тут связь? Безумие, безумие┘ А забавно.