Реальности не бывает

Все изумлялись: ну, с какой стати Фоменко, восхищающий зрителей нежными, «атмосферными» постановками, взялся за Жана Жироду — столпа холодноватой и иронической французской интеллектуальной драмы середины ХХ века, да еще за его «Безумную из Шайо» — сатиру с боевым антибуржуазным пафосом? Из институтского курса по истории театра вспоминался сюжет о нескольких финансовых аферистах, обнаруживших нефть под парижским районом Шайо и решивших разрушить его. И о том, как безумная старуха, которую все называют графиней, объединившись с такими же сумасшедшими дамами из других районов, замуровывает несостоявшихся нефтяных магнатов в канализационной яме. А помогают ей тряпичник, судомойка, цветочница, полицейский сержант и жонглер. Вспоминался учебник, где было написано об остром социальном конфликте, о «господстве бесчеловечных законов чистогана», о «рыцарях наживы» и противостоящих им «угнетенных, бесправных низах общества».
Конечно, никаких «бесчеловечных законов» в спектакле Мастерской нет. Да и Жироду оказался не так прост. Его финансовые жулики выглядели коллективным Остапом Бендером, а побеждали их все-таки не «восставшие низы», а романтическая сумасшедшая, интересующаяся у всех, к лицу ли ей ирис, приколотый к платью. Считающая, что жизнь прекрасна, если утром посмотреться в медный гонг, а не в уродующее зеркало. Уверяющая, что в полдень всех мужчин зовут Фабри, и живущая воспоминаниями о бросившем ее Берто. Гнев ее вызван уверенностью, что именно такие господа, как эти финансисты, украли у нее двадцать лет назад боа из цветных перьев, а в детстве — резную картонную коробочку для украшений. 
Разумеется, Фоменко вновь ставит спектакль воздушный и поэтический. Сочиняет Париж маленьких кафе, прелестных цветочниц и обаятельных клошаров, размещает в углу оркестр живописных голодранцев: пианино, гитара, контрабас, аккордеон. Все непринужденно музицируют, поют и бездельничают, обольстительная судомойка Ирма с сияющим взором, постоянной улыбкой и ямочками на щеках (Ирина Пегова из последнего фоменковского выпуска) летает между столиками, оживленно рассказывая о чем-то зрителям.
Безумную из Шайо, графиню Орели, играет Галина Тюнина, играет, словно свою коронную роль — Генриетту из цветаевского «Приключения», но в старости: все те же тягучие интонации, взгляды из-под полуопущенных век, взмахи рук с длинными пальцами. Все тот же афористичный, колкий ум и склонность к авантюрам. В ней нет анахронизма, задуманного Жироду: ни древнего платья с треном, ни башмаков времен Людовика XIII. Она по-театральному элегантна: шляпка с вуалью, накидка, под которой какие-то невероятные брюки в оборках. Когда она мечтательно читает по-французски меню, оно звучит, как поэма.
Фоменко ставит спектакль не об «остром социальном конфликте», а о победе фантазии над обыденностью, о театре, торжествующем над тем, что скучно называют «реальной жизнью» и «делами». Здесь даже в настоящем антибуржуазном монологе тряпичника (где он шпарит прямо по марксовой теории прибавочной стоимости) обнаруживается поэзия. Он рассказывает графине о том, что теперь появились «сутенеры», которые выставляют на панель любой товар, паразитируя на нем, и обращается в зал: «Теперь вам придется иметь дело с сутенером по спектаклям». Но запоминаешь из монолога прежде всего описание «сутенеров» — людей, у которых «в одном глазу наглость, а в другом — тревога». А еще то, что, говоря о проститутках, он постоянно прибавляет: «Прости, Ирма», а та беспечно отзывается: «Пожалуйста-пожалуйста».
На второе действие зрителей приглашают уже в другой зал. Там, под лестницей, построена квартира графини с подвешенной на веревках кроватью и огромной крышкой канализационного люка в полу. Из-за стены, за которой остался второй зал, доносится музыка (Фоменко умеет извлечь эффект даже из неудобного расположения залов своего театра). И тут появляются три другие безумицы. Безумная из Сан-Сюльпис (Мадлен Джабраилова) — кудрявая, нежная и мечтательная, постоянно прихорашивается и кокетничает под взглядом своего воображаемого Гостя. Безумная из Пасси (Наталья Курдюбова из последнего фоменковского выпуска) — суховатая и прямая, как солдат, вечно скандалит со всеми из-за своего пса Дики, тоже, конечно, воображаемого. И третья — безумная из Конкорд (Полина Кутепова) — красно-рыжая, всклокоченная, похожая на хулиганистого мальчишку и вечно спешащая на встречу «своего президента Карно», который, разумеется, давно умер.
Четыре обворожительные молодые актрисы, которых не испортишь ни седыми париками, ни нарисованными кругами вокруг глаз, празднуют победу театра. И когда они, завернувшись в легкие шарфы и накидки, носятся, устраивая, словно домашнее представление, суд над богачом (его изображает тряпичник), вспоминаешь старый фоменковский спектакль «Без вины виноватые» — настоящий гимн театру.
Какая реальная жизнь? Нет ее - есть только театр. В нем даже комические финансисты — не унылые трезвые реалисты, а такие же сочинители, как прочие, а их источники нефти в парижских недрах не более, чем фантазия. А финальное «замуровывание» злодеев в канализационной яме — только фокус. Лишь господа в цилиндрах скрылись за огромной крышкой люка — и вот уже выпорхнули из-под нее вверх, словно души убитых. Голодранцы обрадовались: «Испарились»! А потом все побежали змейкой друг за другом, схватившись за руки, — живые и призраки. И полетели над сценой на веревках прозрачные фигуры во фраках с развевающимися длинными руками — чьи-то воспоминания, фантазии и души.