Трест, который сгинул

В последней (1942 г.) пьесе Жана Жироду происходят следующие события: квартет аферистов, собравшийся для организации треста типа МММ или «Рога и копыта», внезапно меняет планы, привлеченный перспективами поиска нефти в парижском районе Шайо. Но местная сумасшедшая, желая защитить родной квартал от посягательств капитала, при поддержке других безумиц и прочей городской бедноты заманивает последователей С. Мавроди и О. Бендера в ловушку и спускает, натурально, в самый глухой колодец ле канализасьон де Пари.
И вот вы сидите в маленьком зале на Кутузовском проспекте, смотрите, как вдохновенно хулиганят на сцене чудесные актрисы Мастерской, и думаете: зачем все это либерте-эгалите-фратерните Петру Фоменко? После «Одной абсолютно счастливой деревни», после инсценировок Льва Толстого и обретенной, казалось, в этих спектаклях гармонии с собой и с миром? Что за фантазия — поставить антибуржуазный фарс, автор которого называет любую коммерческую деятельность сутенерством и устраивает показательный суд над буржуями?
Первое объяснение происходящего на сцене Мастерской, конечно, театральное. Труппе Петра Фоменко необходимы тексты, где есть несколько ярких женских ролей, потому что у этого театра, по общему мнению, «женское лицо». «Безумная из Шайо», в сущности, бенефис Галины Тюниной, отлично играющей главную комическую старуху, но здесь нашлась работа и для Полины Кутеповой, и для Мадлен Джабраиловой, и для актрис, пришедших в Мастерскую в этом сезоне (Ирина Пегова и Наталья Курдюбова) и уже заслуживших первые похвалы рецензентов. К слову, логика фоменковского стиля такова, что порождает универсальные эпитеты, гуляющие по газетным полосам словно бы сами по себе: написав про «женское лицо», рука готова тут же вывести что-нибудь про кружева, с коими режиссерскую манеру Петра Фоменко сравнивают уж который год.
В «Безумной из Шайо» много той изящной игры, элегантных стилизаций и заразительной, все оправдывающей театральности, по которым безошибочно узнается фоменковский метод работы с актерами и пьесой и за которые Мастерскую так любит интеллигентная московская публика: о, как в этом театре умеют изобразить кафе-шантан, как носят чепчики и шляпки, как мило поют, как забавно грассируют! В «Безумной из Шайо», кроме того, придуман и такой удачный фокус: первое действие идет в одном зале, второе — в другом; до антракта игровая площадка вытянута вдоль зрительских рядов, после — угрожающе сжата вокруг огромного канализационного люка в штаб-квартире безумных старушек, откуда представители бизнес-класса отправляются в смрадное чрево Парижа, которого боятся, как грешники — геенны (из люка и впрямь валит пар, а страшный суд театра над капиталом мы наблюдали несколькими сценами раньше).
Рассказав, как все это устроено, можно вернуться к вопросу зачем. И признать, что гармония с миром, по всей видимости, — состояние не вечное и рано или поздно Петр Фоменко все равно взялся бы объяснять, что его в этом мире не устраивает. Жироду для этого вроде бы слишком дидактичен, а пьеса слишком плоская, но как раз это и позволяет сыграть «Безумную из Шайо» так, чтобы пафос не приняли всерьез, не сочли за ворчание, не сразу почувствовали в дурачествах комических старух привкус желчи, которая в новом спектакле, право слово, есть, хотя и в дозах вполне гомеопатических. Но что со всем этим делать, по совести, не очень понятно: вот разве сказать в который раз, что театр Фоменко — это волшебство и все там, как всегда, легко и ажурно, так что даже и Жироду довольно мил — сатиры смелый властелин, весь в кружевах, приятно посмотреть на человека.