Попытка медленного чтения

Театр «Мастерская П. Фоменко» оправдывает свое название. Только в лаборатории или в мастерской может появиться спектакль, напоминающий кропотливое исследование. 
Петр Фоменко поставил второй том «Мертвых душ» Н. В. Гоголя — своеобразную мифологему русской литературы, текст-легенду. В композицию, созданную постановщиком совместно с Наумом Евсеевым по неполным уцелевшим редакциям, вошли также фрагменты из «Выбранных мест из переписки с друзьями», тесно связанные со вторым томом.
Театральный анализ текста сродни медленному филологическому чтению. Главным принципом постановки стало пристальное внимание к авторскому высказыванию, внятное и отчетливое его произнесение. В случае со вторым томом ситуация дотошной работы усложняется тем, что ведется она практически с черновиками. Незаконченность книги продиктовала эскизную форму постановки, а главной интонацией стала интонация предположения. 
Все содержание второго тома — сплошные предчувствия, намерения, не события, а их предвестия. Условное, неопределенное пространство создают декорации Владимира Максимова — серый павильон с полупрозрачными стенами: территория, лишенная житейских подробностей. Тени выкликают и вышептывают Чичикова. Его стихия — «непонятное ничто» (как тут не вспомнить набоковское уподобление Чичикова мыльному пузырю, пущенному чертом). Мертвые души — обозначение чичиковской среды обитания. Мистическая призрачность видится во всех его собеседниках. Резкий свет вырывает из темноты их фигуры — словно Чичиков припоминает странные сны. Все вокруг мнимо, реален один Павел Иванович. Чичиков Юрия Степанова — воплощение «умеренности и аккуратности». Его заискивания деликатны, философствования умеренны. Слушает — словно ловит на крючок. Если в репликах встречается слово «душа», на нем непременно делается акцент. В еще более высокую степень возведено слово «черт». Стоит помянуть лукавого — и он тут как тут. В присутствии хозяина преисподней (Карэн Бадалов) хлопоты Чичикова приобретают жуткую двусмысленность. Все души — и мертвые, и живые — давно куплены тем, кто черной тенью у порога стоит. Зигзаг профиля, болотный «вывернутый» взгляд, потустороннее глиссандо голоса. Но не так страшен черт, как его малюют. Вон тот — упитанный, кругленький Чичиков — гораздо страшнее. Страшнее своей тихостью и мнимой беззлобностью.
Мрачные фантомы представали почти в каждом спектакле Фоменко. Но если прежде мрачные силы лишь угадывались, то в «Мертвых душах» все названо своими именами. Фоменко, несомненно, близка трактовка Дмитрия Мережковского, впрямую сопоставляющая Чичикова с чертом.
Черную фигуру уравновешивает белый антипод. Сочинитель (Галина Тюнина) — несмотря на некоторые портретные и биографические аллюзии, лицо условное (скорее всего — светлая сторона души).
Тема вечной раздвоенности воплотилась в театральных контрастах. Фантасмагорические сцены чередуются с ровными диалогами. Колючее ерничание квартета Шостаковича — со сладчайшей арией Доницетти. Раздвоению подыгрывает и предмет-оборотень. Бричка мгновенно превращается в мягкое кресло. Движение равносильно неподвижности. Сколько бы ни колесил Чичиков, все его усилия — верчение на одном месте, за окном — все тот же город Тьфуславль.
Монотонные переезды героя тянут за собой череду однотипных жанровых зарисовок. Незаконченные фрагменты не всегда складываются в единое повествование. Как и жизнь Чичикова, спектакль подобен «судну среди волн». Выплывет на гребень яркой гиперболы — увлечет изобретательной сценой. Но стоит застрять на рифах пространных рассуждений о спасении России — мораль, направленная в зал, обнаружит несостоятельность «картонных» учительских монологов. Протагонист Чичикова — идеальный Муразов (Андрей Приходько) — человек, лишенный свойств. Изможденный проповедник стертым голосом читает наставления на путь истинный. Высокие идеи высказываются без опасений быть уличенными в пафосе. Но в обескураживающей прямоте смысла таится самопародия. Медленное чтение — весьма каверзное занятие. Особенно, если в историю вмешивается лукавый.