Боже, как грустна наша Россия!

Только что хотелось мне написать, что 2-й том «Мертвых душ» Николая Васильевича Гоголя никогда не игрался и не ставился, и уже за одно то, что такое сложнейшее, странное, пронизанное религиозными проповедями произведение поставил Петр Наумович Фоменко, следует быть ему, режиссеру, благодарным, как выяснилось, что нет, не первым Фоменко это произведение поставил, этот злосчастный 2-й том «Мертвых душ», а играл его еще и Александр Филиппенко — один, и пришел на тот же спектакль, где была я, и собрал свою долю комплиментов от тех, кому больше нравился спектакль Филиппенко. Мне же, откровенно говоря, больше понравился спектакль Фоменко — потому о нем и пойдет речь.
В нем замечательно играет Галина Тюнина — Сочинителя, то бишь Гоголя. Гоголь — женщина? Да, а почему нет? И очень хорошо играет Карэн Бадалов Лукавого, то есть Черта. И, конечно же, Чичиков хорош (Юрий Степанов). Эта троица изображает, в общем, всех главных героев спектакля, хотя в нем и других немало. Есть, разумеется, и Костанжогло (Тагир Рахимов), есть и Афанасий Васильевич Муразов (Андрей Приходько) — откупщик и обманщик; есть Князь — тоже обманщик и жулик; есть, наконец, тетки, старухи, девицы; есть юрисконсульт — его тоже играет Карэн Бадалов, который только что был Чертом.
Какой была наша Россия, такой и осталась. Вот к этому сводится главная мысль спектакля. Ничто не изменилось в смешении яви и чертовщины в этой России. Ну а что же дает хоть какой-то просвет во всем этом?
Мастерство Петра Фоменко — это первое. Он тонко и точно разводит свои мизансцены на том пространстве, которое ему на этот раз отпущено во временном помещении (бывший кинотеатр «Зенит», что за Таганской площадью).
Еще, как ни странно, музыка. Следовало бы проследить за тем, когда и как вступает в действие спектакля Восьмой струнный квартет Шостаковича в исполнении Квартета им. Бородина, или музыка того же Бородина, его Второй струнный квартет, или когда звучит божественная ария из «Любовного напитка» в исполнении Паваротти.
Все это пронизывает печальный спектакль светом, а сделано Олегом Любимовым, который, видимо, заведует у Фоменко музыкальным оформлением.
Прорыв в свет и в музыку дает спектаклю необходимую разрядку. А иначе было бы невозможно видеть, как люди только и делают, что обманывают друг друга. Чичиков живет только наживой. Но Юрий Степанов играет его столь простодушно и чисто, что невольно вспоминаешь: перед нами — «поэма», а не «сатира»; и Чичиков — в каждом из нас, как уверял Гоголь.
И еще — великолепный русский язык звучит в этом спектакле. И вспоминаешь, опять же невольно, что писал Гоголь о Крылове, о Пушкине, о Державине, и поклоняться этому языку малороссийца, который был гением, что совершенно очевидно по тому, как играют Юрий Степанов, Карэн Бадалов и многочисленная компания женщин: Мадлен Джабраилова, Ксения Кутепова и все остальные.
Россия — та же, что была, но ясно, она «грустна», очень грустна, это знал еще Пушкин. Она с пушкинских времен, увы, не изменилась. Взятки, обман, деньги, нажива — все то же, то же, и, как все это надоело!
Но Сочинитель сосредоточен (Галину Тюнину приходилось видеть и в других ролях, прямо противоположных), и по степени сосредоточенности и серьезности эта роль у актрисы — лучшая, совсем новая. Но Карэн Бадалов — тоже чрезвычайно серьезен. А когда видишь, как Юрий Степанов держит чужого ребенка, описавшего его новый фрак (Чичиков принял это как должное, выругался лишь куда-то в сторону, а в общем, и глазом не моргнув, стерпел все это безобразие) — вот тут и понятно становится, что такое в России деньги, нажива. Безгрешен этот Чичиков, как на него ни посмотри, безгрешен. И - простодушен. Шкатулка у него хороша. И когда в финале он опять уезжает со сцены, а Сочинитель и Черт везут его, мирно спящего в своей кибитке, прижавшего к себе свою шкатулку, всем ясно, что вот так все и будет дальше: опять русские бесконечные дороги, просторы, куда-то уходящая даль, а по сути — все то же. И ничего в этой России не может измениться, ничего. Вечно будут сочинители вместе с чертом таскать свои кибитки по российским просторам; вечно будут эти просторы вокруг сочинителей, вечно будут черти, которые вокруг сочинителей вьются, не давая им покоя. Все это — вечный «порядок» российской жизни, который неизменен и который никто изменить не может.
О, Господи, думаю я, и опять вспоминаю Пушкина: «Боже, как грустна наша Россия!» Александр Сергеевич сказал это, когда послушал, как читал ему Гоголь свои «Мертвые души». Не знаю только, первый том или второй. Но от этого ничего не меняется в своем существе. Второй и читали-то далеко, не все, насколько мне известно, — знатоки театра признавались мне на спектакле Фоменко: нет┘ не читали┘ И даже этого не стеснялись.