Черт с нами?

О театральной неудаче писать легко: можно, не утруждая себя размышлениями, обойтись легким юмором и легким пафосом. Приятно думать, что ты умнее тех, кто работал над постановкой; это передается читателю, и он тоже получает свою долю удовольствия. Разделаться подобным образом со спектаклем Мастерской П. Фоменко «Чичиков» было бы верхом профессиональной безответственности.
Это действительно неудача — откровенная, бьющая в глаза. Затянутый, скучный, нерешенный спектакль — действие путается, стоящий за ним смысл плывет. Петра Фоменко всегда отличало совершенное чувство авторского текста, и его работы не нуждались в жестких режиссерских решениях — образ писателя, времени, произведения возникал в них непостижимым для аналитиков образом. Фоменко ворожил вместе с автором, режиссер был растворен в тексте, и все его постановочные находки полностью отвечали духу произведения. Таков он и здесь, но результат получается обратный ожидаемому.
Фоменко перенес на сцену второй том «Мертвых душ»: горящий любовью к отчизне генерал-губернатор, благородный откупщик Муразов, наичестнейшими методами заработавший сорок миллионов, идеальный помещик Костанжогло обрели плоть и кровь. Теперь понятно, почему Гоголь сжег вторую часть книги: он увидел своих положительных героев и понял, что Россия не грустна, а чудовищна. С персонажами спектакля произошла странная вещь — по сравнению с кувшинными рылами, солдафонами, плутами и обжиралами праведники производят чудовищное впечатление, святой человек Муразов пугает больше снующего по сцене черта.
Черт вездесущ: он толкает под руку Гоголя, и он же сбивает с пути истинного раскаявшегося было Чичикова. Его подручный оборачивается и помощником нотариуса, и чиновником, водящим за нос чистого душой губернатора; черт лезет в любую щель, но праведник все же страшнее. И черт, и Чичиков понятны — один зарабатывает копейку на мертвых душах, другой делает бизнес на душах человеческих. Праведников же воодушевляет головной, противостоящий живой жизни пафос, с ее мерзостями они предполагают покончить при помощи Евангелия и военного суда. Сегодняшнему зрителю (как, впрочем, и Гоголю) ясно, что это дело безнадежное — генерал-губернатор с Муразовым наломают дров и пройдут, а Чичиков и черт останутся. Праведник мертв, а черт жив: таков объективный смысл и пьесы, и постановки. Гоголь его не принял, а вслед за ним — и Фоменко. Сместив кое-какие акценты, он мог бы поставить спектакль о вечной, фатальной мерзости русской жизни — то-то был бы эффектный постановочный ход! Но Фоменко вслушивается в автора, идет вслед за Гоголем — ему важно понять, почувствовать, воплотить в действии логику его мысли и чувства, ему нужно разобраться, что происходит с Чичиковым и с нами┘
И он терпит крах, споткнувшись там же, где Гоголь, — а все остальное, ей богу, вторично.
Спектакль нечетко выстроен: понятно, почему Карэн Бадалов играет и черта, и недалеко ушедшего от него юрисконсульта, но почему он выходит в роли безобидного портного, остается неясным. Галина Тюнина исполняет роли Сочинителя и богомольной старухи Ханасаровой; Мадлен Джабраилова — ее воспитанницы, вечно пьяной ключницы, двух помещиц┘ И всюду дает один и тот же типаж. Это мир-перевертыш, мир-зазеркалье: черт отражается в стряпчем, чиновник — в разбойничке┘ Но полярность образов не соблюдена, прием не доведен до конца: все свелось к тому, что каждый из исполнителей играет по нескольку ролей — для такого мастера, как Фоменко, промах неожиданный.
Большинство актеров здесь не слишком хороши: у каждого из «фоменок» появились свои штампы, и они используют их вовсю — а могло ли быть иначе, если они не уверены в том, что делают?
Замечателен Чичиков Юрия Степанова, хитроватый и простоватый, трогательный в своем наивном бесстыдстве, но спектакль это не спасает. Впрочем, неудача неудаче рознь: провал, ставший следствием заведомо невыполнимой задачи, которую поставил себе художник, делает ему большую честь.