Муза в декольте

В Театре Петра Фоменко премьера — долгожданные загадочные «Египетские ночи». Пушкинские «Египетские ночи» обрываются на самом интересном месте. Спасибо Петру Фоменко — теперь мы знаем, что случилось после того, как Клеопатра выбрала трех любовников, которым после ночи с ней предстояло умереть, и грустный взор остановила на самом молодом из них. Дальнейшее в свое время описал Валерий Брюсов в своих «Египетских ночах». Фоменко искусно соединил его поэму с пушкинскими стихами, и вышло забавное продолжение классической истории. Романтические ночи с отважными любовниками разочаровывают Клеопатру. Первый герой твердо решил покончить с собой, и ласки царицы египетской не производят на него никакого впечатления. Второй занят только самим собой. Третий, правда, по молодости лет в Клеопатру влюбляется, но так донимает ее своими чувствами, что царице приходится его выгнать.
Помимо двух версий «Египетских ночей» в спектакле Фоменко использовано несколько пушкинских стихотворений и прозаических отрывков, где звучит та же тема — Cleopatra e i suoi amanti. Композиционные стыки обработаны, как швы у Армани. Проза плавится в стихи, стихи застывают прозой. Из-под кринолинов выглядывают туники. Ампирный стол оборачивается античным пиршественным ложем. Пир Клеопатры — любительским спектаклем, разыгранным гостями княгини Д. Рыжая, легкая, как язык пламени, Полина Кутепова — то романтической героиней, то скептичной декаденткой, то царицей египетской.
Тайный смысл этой виртуозной стилистической игры печален. Из наслаждений Фоменко решительно предпочитает искусство. Любовные страсти умело скомпрометированы во второй части спектакля. Пресловутые «Египетские ночи», которых с таким интересом ждет зритель, оказываются неубедительным мельтешением под багровым покрывалом. Зато первая часть, посвященная восторгам вдохновения, зажигает и актеров, и зал священным огнем.
Первая часть спектакля — это роман с поэзией. К литератору Чарскому (Андрей Щенников) приходит импровизатор (Карэн Бадалов) и уводит у него музу (Полина Агуреева). Они сочиняют стихи (перо, как в чернильницу, окунается в декольте музы), разглагольствуют о поэзии, трепещут в восторгах умиленья. Они поддаются сладкому ритму: тарам-тарам-тарам, покоя сердце просит. Чертиком с гравюры Калло взлетает под потолок импровизатор и, размахивая недоштопанными штанами, падает в пропасть импровизации. Предвкушение творчества, холодный, безумный ветерок вдохновения пронизывает крошечную сцену.
Фоменко возвращает изначальный смысл понятию «актерский ансамбль». В какой-то момент его героям, замороченным музой, не хватает слов, и они, в радостном возбуждении, начинают распевать пушкинские строки на мотив Россини. Глядя на них, невольно соглашаешься с режиссером: любовь не стоит поэзии. Все страсти Клеопатры — пустяк по сравнению с искусством. Особенно с искусством в тесном подвале на Кутузовском.