Куклы доктора Пиндемонти

Свое новое «театральное сочинение» Петр Фоменко составил из отрывков неоконченных произведений Пушкина и фрагментов поэмы Брюсова «Египетские ночи». Получилась вполне складная пьеса с ясным сюжетом. В петербургском свете обсуждают «исторический анекдот» про Клеопатру, посулившую ночь любви тому, кто согласится заплатить за это жизнью. К поэту Чарскому является итальянец-импровизатор с просьбой помочь в устройстве концерта. Темой для модного развлечения становится Клеопатра. Итальянец сочиняет поэму о трех смельчаках, пожертвовавших жизнью ради утех с царицей. Гости, под впечатлением услышанного, вновь рассуждают о природе страстей.
Импровизация, как и было обещано. Вызов Клеопатры увлек «Мастерскую», продолжившую тему, брошенную Пушкиным и подхваченную Брюсовым. Вы, нынешние, ну-тка┘ Нынешние, как можно было предположить, к большим страстям не готовы┘ Но ведь и Пушкин почему-то тему бросил, не стал заканчивать переложение исторического анекдота на современные нравы, о чем персонажи спектакля кстати сообщают публике.
Спектакль «Мастерской П. Фоменко» — новая игра мастера со своими артистами-учениками, технические и творческие возможности которых он хорошо изучил и счастливо использует.
Карэн Бадалов получил роль импровизатора, синьора Пиндемонти, художника, свободно творящего на любую заданную тему, и как будто alter ago режиссера. Это вдохновенный поэт с внешностью, полностью подходящей пушкинскому описанию: и черные глаза, и орлиный нос, и кудри, в беспорядке падающие на плечи. Плюс легчайшие движения, в прихотливом рисунке которых угадывается канатный плясун, ловкий жонглер человеческих душ. И сервильная угодливость итальянского артиста, заехавшего в Россию посшибать бабки┘ Рваные штаны, худые ноги, смесь благородства помыслов и унижения публичного ремесла. Для Бадалова Фоменко щедрой рукой выстраивает каскад сцен, в каждой из которых тот может демонстрировать то неглубокий, но обаятельный и взрывной темперамент, то лукавство и свойственный ему ироничный прищур умных глаз, то возможности тонкого, гибкого, хотя и угловатого тела, этаким чертом носящего хозяина по узкой и длинной сцене.
Под дирижерскими взмахами рук маэстро актеры «Мастерской», до того импровизировавшие с прозой и стихами Пушкина, переключаются на трескучие и пафосные стихи Брюсова. Простота Золотого века сменяется тяжеловесной причудливостью века Серебряного. А театральная шутка продолжается пародией.
Полина Кутепова играет в спектакле и Зинаиду Вольскую из пушкинской прозы, и Клеопатру из брюсовской поэмы. В роли Вольской она инфернально прикрыта черным шуршащим платьем, шепчет: «Поговорим о странностях любви, иного я не мыслю разговора, в те дни, когда┘» и замолкает, задыхаясь. Превращаясь в Клеопатру, Кутепова освобождается от буфов и юбок и оказывается худеньким проказливым подростком, женщиной-девочкой, вприскочку носящейся по сцене. Своих любовников царица ублажает под полотнищем алого шелка, концы которого держат в руках другие участники спектакля. Храп римского воина Флавия — героя первой ночи — прерывает ее реплики, что уже окончательно отсылает зрителей к жанру театрального капустника.
Похоже, что провокация Пушкина, предложившего примерить египетские страсти к современным героям, для Петра Фоменко стала способом проверить состояние собственного театра. И оказалось, что приложить к себе всю эту гамму разнообразных чувств театр может только дурачась, облегчив себе их груз иронией.
Первая часть спектакля, пушкинская, состоящая из перемешанных стихов, прозы, эпиграмм, сделана тоньше и изящней, в ней больше воздуха, позволяющего зрителям добавить свои мысли к предложенным экзерсисам. Во второй, брюсовской, царит дух театрального розыгрыша. В руках артистов бутафорские атрибуты разных эпох: шлемы, щиты, маски, подсвечники, фаллосы — и закулисная костюмерная, в которой вещи охотно обнаруживают свою невсамделишность, становится рифмой к несерьезности самой истории. Суть дела исчезла, оставив лишь формальную оболочку, виртуозность которой зависит от мастерства, но ничто не способно вдохнуть в нее подлинную силу чувств.
Последний спектакль «Мастерской», при всей обычной для этого театра живости и даже веселости, на самом деле довольно печален. Мифы мировой культуры превращаются сегодня в игрушку, мера затейливости которой зависит от вкуса, степени образования и начитанности их пользователей. И чуткий Петр Фоменко делает это темой для театрального представления.