Мотылек в камуфляже

В Мастерской П. Фоменко вообще-то привыкли к классике. Современная пьеса там практически не востребована, а потому и смотрится в репертуарной афише театра едва ли не случайным вкраплением. То же самое можно сказать о и спектаклях, поставленных здесь не самим Фоменко, — эдакие интермедии в антрактах между сочинениями мэтра. Бывают, конечно, и в этой нише удачи, как у И. Поповски в «Отравленной тунике». Евгению Каменьковичу, поставившему у «фоменок» пьесу П. Гладилина «Мотылек», повезло меньше. Впрочем, кажется, он не особенно и старался.
Драматург Петр Гладилин в особых представлениях не нуждается. Его пьесы"Ботинки на толстой подошве, «Любовь как милитаризм», «Афинские вечера» и другие игрались в театрах и антрепризах. Но сценическими долгожителями не становились, неизвестно, по чьей вине. То ли сами пьесы, как принято говорить, «странные», то ли режиссерский ключик их редко открывал. Хотя Гладилин не раз и сам выступал в качестве режиссера, но результат оставался схожим. 
А вот с Е. Каменьковичем драматурга как раз связывают достаточно тесные и продолжительные творческие отношения. Когда-то он представил публике первую гладилинскую пьесу «Тачка во плоти», оригинально размещенную в пространстве автосалона. Были и другие встречи. Теперь пришел черед «Мотылька,» и, вот ведь странно, необходимый авторско-режиссерский контакт так и не замкнулся. Скромненький спектакль уже с премьерных дней заслужил репутацию случайного и проходного события. 
Практически все критики поспешили обвинить в неудаче именно Гладилина. Мол, он и «странен» по-прежнему, и претенциозен не в меру, и жанрами не владеет, и вообще Бог знает что написал. Пьеска и впрямь непроста: то ли комедия абсурда, то ли фарс, то ли слезная драма. Впрочем, режиссером или самим драматургом ей было дано определенное жанровое обозначение: «утопическая мелодрама». Если скользить по верхам, сюжет смешон и абсурден: в Богом забытой воинской части нежданно-негаданно рядовой Коля Лебедушкин трансформируется в девушку Наташу, существо возвышенное и не от мира сего. Бравые вояки, боясь скандала, упорным тренингом типа «упал — отжался» пытаются вернуть ей человеческое, то есть мужское, обличье. Она же, в свою очередь, отважно и рискованно пытается перетащить служаку Полковника в свой, то есть «не сей», мир. Туда, где царит «декадентский бред», сочиняются абсолютно неуместные и труднопроизносимые монологи-молитвы какого-то «короля пчел» и его возлюбленной Сольминор, где прямо в солдатском клубе репетируют шекспировского «Отелло», и закаленный в боях настоящий Полковник должен по-настоящему же плакать от любви к эфемерной Дездемоне. И конечно, сразу понятно, что добром эта смешная и трогательная фантасмагория не кончится. Крылышки «мотыльку» пообрывают, да и сам он будет безжалостно раздавлен каким-нибудь бэтээром.
И как, скажите, все это перевести на сценический язык, чтобы сюжет при этом не казался вымученным и надуманным, реплики Коли-Наташи не звучали нелепо и высокопарно, да и все персонажи не казались бы идиотами? К тому же сам Гладилин успел сказать где-то в телеэфире, что пьеса его — ни в коей мере не об армии, но о спасении души. Задачка, конечно, сильная, почти миссионерская. И все же, вероятно, справиться с ней было можно. И кто же предполагал, что Каменькович лениво и неспешно пойдет «по быту», изредка заставляя зрителей похохатывать, чаще — недоумевать. И что самое страшное для Театра П. Фоменко, общей атмосферой стало ощущение фальши, казалось бы, невозможное здесь по определению. 
Кондовый солдатский клуб с лоснящимся занавесом, старенькая трибуна с красной звездой (сценография Владимира Максимова), которую любовно натирает тряпочкой Полковник — Юрий Степанов, через два слова на третье издающий: «Ну ё-мое». Сапоги, камуфляж (костюмы Валерии Курочкиной) — все, как водится. И превращение мальчика в девочку какое-то унылое: ну вывели на сцену актрису Полину Кутепову в коротко стриженном паричке, мелодично и нараспев декламирующую. Вроде бы это некая Душа, почти та самая «мировая» из пьесы Кости Треплева (параллели с чеховской «Чайкой» очевидны) — по сути же нелепое и слегка бесполое существо, ничему не адекватное. Юродивых же у нас любят, но всерьез обычно не воспринимают. А тут вдруг бравый Полковник — Степанов почему-то подпадает под ее влияние, и мажет лицо гримом, преображаясь в Отелло, и надевает прозрачную распашонку поверх тельняшки, и силится что-то с чувством произнести. Значит, черт возьми, ведь происходит что-то с ними, действительно попадают они в какое-то воображаемое измерение. А на реальной сцене — все то же и так же, только Коля-Наташа облачилась в воздушное платьице, сшитое из занавесок. Получается, просто дурака валяют на потеху публике. Стоило ли ради этого весь огород городить, да еще на «культовой» сцене? Оттого и гибель «мотылька», и финальное возжигание свечей под чтение вышеупомянутой молитвы-монолога и впрямь немерено претенциозно и опять же фальшиво.
Положение спасает разве что Юрий Степанов в роли Полковника. Он как-то совершенно естественно, тихонько и неброско, между строк и между слов, тянет что-то свое, человеческое. Сказала бы, «психологическое», если это уместно в «утопической мелодраме». Его душу спасать как раз и не надо, она вполне жива. Только прячется где-то глубоко под камуфляжем и тельняшкой. Играй эту роль кто другой и по-другому, глядишь, совсем абсурд вышел бы. А на Степанова посмотришь и тут же начинаешь Полковнику сопереживать, а не посмеиваться исподтишка. Хотя и он, конечно, смешон, но как нормальный человек, попавший в абсолютно ненормальную ситуацию. 
Вот, собственно, и все. Мотылек сгорел, Полковник остался, публика разошлась. И наверное, это действо скоро забудет. Все верно, хотя немного жаль.