Четыре слагаемых успеха

Одним из лауреатов Первого конкурса на лучший актерский портрет стала Ольга Егошина. Жюри присудило ей премию за ряд работ, в том числе и за представленное редакцией «ДА» эссе об актрисах популярной «Мастерской П. Фоменко».

Вопреки распространенному представлению, этот театр существует вообще без вешалок. Причудливо разбросанные, его спектакли мелькают здесь и там, куда пустят и где уступят сцену, всякий раз оставляя ощущение эфемерности, сиюминутности чуда, которое может возникнуть и исчезнуть в любой момент. Отсутствие капельдинерш и плюшевого занавеса, постоянной сцены и буфета, театральной кассы и администраторской ставит под сомнение прочность заведения, придают ему вид несолидный и несерьезный. Есть что-то крайне легкомысленное в этом порхании, в статусе экзотических гостей, случайно залетевших на огонек и собирающихся в дорогу, но эта же безбытность добавляет и ощущение счастливой легкости в его взаимоотношениях с миром. Мы все стали свидетелями, как антураж Малой Бронной вдруг отяжелил спектакли Сергея Женовача, сняв с них флер «студенчества» и юности. У «фоменок» еще сохраняется живительная атмосфера свободы и легкости, студийности и партнерства, школы и игры. Они еще не только живут театром, но и играют в «настоящих актеров». Ощущение начала, обещание неведомого завтра, столь сильные и естественные у выпускного курса, не исчезают, не испаряются и в государственном театре «Мастерская П. Фоменко».
А может быть, эта изящная легкость, изысканная непринужденность, веселая элегантность, отмечающая постановки театра, — прямое следствие наличия в его труппе очаровательных «хозяек»: Мадлен Джабраиловой, Галины Тюниной, Ксении и Полины Кутеповых? Оставляя в стороне педагогический гений Петра Фоменко и режиссерские дарования Евгения Каменьковича, Ивана Поповски, Сергея Женовача, интересно посмотреть, что в творческом кредо театра определено индивидуальностями его актрис. 

1. Питер Пэн

Низкий, чуть хрипловатый голос, неожиданные движения Мадлен Джабраиловой. В традиционное амплуа субретки она привнесла экзотический налет. Гурия Востока в представлении европейцев: лукавая, ребячески бесстыдная, пошловато-пикантная. Такова ее Мария в «капустнической» «Двенадцатой ночи», поставленной Евгением Каменьковичем. Воздух Иллирии в этом спектакле пронизан весенним томлением, в котором так легко загорается кровь, вспыхивают страсти. Зуд в крови, тревожная лихорадка чувств, пересохшие губы, радость и отчаяние, легко сменяющие друг друга. Бесенок, королева попоек, лукавый эльф сумерек, Мария мечется по сцене, не зная покоя. Вся роль строится на беспрерывных движениях. Ее Марии неймется. Она не ходит — бегает, взлетает, постоянно пытаясь оторваться от земли, устроиться где-нибудь повыше: на руках, на груди, на шее возлюбленного сэра Тоби. Ее объятия так откровенны, ее позы так соблазнительны, ее жесты так двусмысленны, что невольно вспоминаются слова из Е. Шварца: «Принцесса, вы так невинны, что можете сказать ужасные вещи».
Герои этого спектакля очень юны и чем-то напоминают школьников из фильмов «про любовь». Те же подначки, то же подражание взрослым, то же переплетение искренности и позы. Любовь вспыхивает мгновенно, выражается бурно и легко переносится на другой предмет. Собственно, партнер для любви не важен. Гул крови в ушах мешает слушать, солнечные зайчики в глазах не дают смотреть, собственное сердце заглушает окружающий мир, и в этом самопогружении в себя персонажи практически не успевают всерьез поинтересоваться своими возлюбленными. Пробуждение страсти, самопоглощенность делают их жестокими к окружающим. 
«А насчет месье Мальволио — предоставьте его мне. Если я не разыграю его так, что он станет притчей во языцех, и не выставлю на посмешище, то считайте меня дурой, не знающей, как лежать в постели», — Мария произносит эти слова звенящим радостным голосом, гордясь собственной выдумкой, красуясь своими талантами и бесшабашностью. И гнев хозяйки, и сомнительность компании бражников, в которой она находится, ничуть ее не тревожат. В разбитной бабенке неожиданно проглядывает подросток-сорванец, сквернословящий, чтобы набить себе цену и показаться взрослее. Озорная девчонка беспечно играет своей и чужими судьбами, как она совсем недавно играла куклами, азартно, увлеченно, с горящими глазами.
Тема взросления, прощания с детством, с беззаботным прошлым станет сквозной темой этого театра, по-разному преломляясь в творчестве его актрис. Мадлен Джабраиловой выпадет роль Питера Пэна, в его женском ключе: девчонка, которой никогда не суждено стать взрослой. Уже в «Двенадцатой ночи» в ее партнерах иногда вдруг ощущалось предвестие взрослой жизни: в трезвости Себастиана, в женской покорности Виолы, в снисходительной манерности Оливии. Их можно представить взрослыми. Марию — никогда. Именно поэтому она практически пропадает в сцене свадьбы. Детство окончилось, и окончилась роль.
В ее характерных ролях, в ее юных девушках вдруг проглядывает хитрый глаз, лукавый прищур вечного ребенка. Именно поэтому она вносит в спектакли веселое озорство и беспечную жизнерадостность.

2. «До странности похожа на лунный свет┘»

Тяжелые веки, длинную шею и медальный профиль Галины Тюниной только очень сонный Казанова мог принять за облик юного гусара. Ее Генриэтта: женщина-греза, женщина-сон, мечта в пепельном парике с открытым гладким лбом. «До странности похожа на лунный луч» — это о ней.
Спектакль Ивана Поповски «Приключение» — одно из лучших воплощений Цветаевой на сцене. Неуловимое, переливающееся, всё на интонации и сломе слово Поэта обрело воплощение. В узком коридоре звучат шаги, мелькают силуэты, летят слова. Вам ни на секунду не дано увидеть все целиком. Все время что-то происходит вне поля вашего зрения. Часть — вместо целого: старинный театральный прием становится организующим принципом, опирающимся на банальную истину: самое важное в стихах — за и помимо текста.
Слово и ритм организуют движение персонажей, которых словно ведет неслышимая музыка. Каждый жест, движение, взгляд Генриэтты подчинены ритму стиха. Вся — любовь и музыка (их слияние и образует цветаевский стих). Но при этом «любовь, которой страннее нет»: обреченная с самого момента встречи, призрачно-нереальная в своем холодном совершенстве. Эта ледяная ослепительная нежность отточенных реплик, эта дистанция в самом тесном объятьи. Этот мрамор бледных черт. Этот четкий силуэт, постоянно готовый исчезнуть, раствориться. Ледяное пламя, лунный пожар, холод страсти — такова Генриэтта Тюниной.
Ее классический профиль и растянутость гласных будут вспоминаться долго. Да еще ощущение оживших роящихся слов, как золотые мячи, летающих от актера к актеру и заполняющих пространство. И рядом с этой Генриэттой все остальные, всё остальное — только фон. Ее часы, ее причуды, ее неподаренный плащ, ее письмо, портнихи, ее обожатели, ее возлюбленный. Какое заблуждение считать, что «Приключение» написано Цветаевой о Казанове! Казанова — грезящий. Генриэтта — сон. Казанова — только повод, чтобы рассказать о любви, которой «страннее нет». Перенесение акцента в спектакле Ивана Поповски было открытием авторского замысла пьесы.
Героинь Галины Тюниной всегда хочется потрогать рукой: а ну как привиделись. Сейчас исчезнут. И чем достовернее, чем несомненнее их бытие, тем сильнее уверенность, что они — только морок, греза и наваждение. Еще чуть-чуть, и принесут письмо с семью печатями. И тогда — «моя любовь, расстаться мы должны». Ее героини привносят в предельно «посюсторонние» спектакли отсвет другого измерения, другого мира.

3. Леди-совершенство

Птицей впархивает спешащая Гвендолен (Ксения Кутепова) на подиум Дома мод, где происходит действие спектакля по пьесе О. Уайльда «Как важно быть серьезным» (режиссер Е. Каменькович). В немыслимой шляпе, в умопомрачительном туалете она кажется райской птицей, внезапно появившейся и готовой столь же внезапно исчезнуть. Леди-совершенство. Юная грация и застенчивость, сквозь которые просвечивает врожденная барственная надменность, чуть брезгливая отчетливость слов; повелительный металл голоса чуть завуалирован взволнованностью и кокетством. В ней видна будущая гран-дама, которая скоро сумеет поставить себя в любых обстоятельствах, которую скоро ничто не сможет застать врасплох, удивить или смутить.
А пока ей еще только предстоит получить то, что ей так хочется, — свободу, любимого мужчину, возможность жить иной (не подчиненной маменьке) жизнью. А пока она готова сражаться: с нахалкой, которая хитро сумела заморочить голову ее суженому; с неожиданно возникшим препятствием, когда реальный жених оказался несоответствующим тому идеалу, который она себе составила.
Ксения Кутепова играет настоящую английскую мисс (как мы ее себе представляем): фарфоровую статуэтку, в которой под хрупкой внешней оболочкой — железный прут. Этакая Мэри Поппинс, чей термометр всегда показывает «совершенство во всех отношениях». Женщина, которой нужен скипетр, трон или, или, на худой конец, указка воспитательницы.
Она получит все, что хотела, и все будет идти так, как ей хочется. И мягкая пушистая лапка еще не раз покажет железную хватку коготков.

4. Легкое дыхание

Тонкая кожа, мгновенно вспыхивающий румянец, нега в плавных движениях и жестах — совсем не главное в очаровании Купавиной Полины Кутеповой. Так же, как прищур глаз, умение выбрать шляпку к лицу — все это мелочи и детали. Такую будут холить, любить и лелеять, даже если бы она была неловкой дурнушкой в затрапезном капоте. Беспомощность и беззащитность каждого движения, звука голоса действует неотразимо. Она не ослепляет, не заинтриговывает, не покоряет, но легко раскидывает сеть полуулыбок и полунаклонов, порханий рук и сиянья глаз┘ Она как бы и не догадывается о своей победительности, почти стесняется своей неотразимости. И часто скромно потупляет ресницы. Рядом с ней каждый мужчина просто обязан стать ее рыцарем, защитником и покровителем. Каждая женщина — ее опекуншей и наставницей. Никакие другие отношения с ней практически невозможны.
Она так доверчива и наивна, так простодушна и нетребовательна, что ее необходимо тут же окружить заботой и вниманием, удалить подальше все, что может ее задеть, забрать из ее рук деньги, дела, деловые бумаги. Она так абсолютно не знает, что делать с векселями, она так растерянно смотрит на документы в руках, так покорно выслушивает любые указания, что ни одно сердце просто не может этого выдержать. И не обобрать такую грех, и обидеть совестно. Обидишь и покаешься. Обманывая ее, остаешься в убеждении, что остальные мизинца ее не стоят. Толстый слой жира и лени не помешают Лыняеву стать ее ходатаем и делоправителем.
Барыня-помещица, избалованная и изнеженная, эта Купавина излучает мягкую томность и┘ скрытое лукавство. Она делает, что ей говорят, слушает, наклонив голову, беззаботно идет в подготовленные ловушки┘ но мы уверены в том, что с ней ничего плохого не может случиться. Кто-нибудь непременно окажется рядом: поможет, спасет, поддержит. Не Лыняев, так Беркутов. Не Беркутов, так кто-то еще. И странным образом она и сама это знает. Ее женская кротость — оружие куда более сильное, чем откровенные командирские замашки Глафиры. Эта Купавина никогда ничего не потребует, но получит все в подарок, ни на чем не будет настаивать, и все произойдет по ее желанию. 
Может потому так жалок в финале Беркутов, расчетливый, дальновидный, несгибаемый! Какие веревки будет вить из него эта простушка, так скромно потупившая голову! И даже веревок вить не будет, а сам он будет расшибаться, стремясь угодить этому нежному существу. Островский вряд ли мог предвидеть превращение своей провинциальной вдовы в Женщину с большой буквы. Но это заставило преобразиться знакомую пьесу, открыв новые измерения классического текста.

Время актрис

Девяностые годы в искусстве — время актрис. Галантно и незаметно мужественные герои, неотразимые любовники, великолепные драчуны, фразеры и интеллектуалы сошли со своего трона, уступив место прекрасным женщинам. Из девятисот девяносто девяти правдоподобных объяснений причин случившегося одно кажется бесспорным: женщины оказываются на высоте в любые времена — слышат ли они голоса под дубом или спешат укоротить юбки и упразднить нижнее белье. Женщины в обществе часто похожи на кариатид: вроде бы чисто декоративная деталь убранства, но основная тяжесть лежит на их плечах.
Ища в актерах приметы своих современников, мы, как правило, выбираем красивые лица, ясные глаза, предпочитая узнавать себя в приукрашенных формах и вариантах. Если колхозница, то Орлова. Если блатной — то Высоцкий. Юные актрисы-фоменки льстят нашему времени, утончая и облагораживая его черты. И может именно поэтому их театр так любят: знатоки и простаки, интеллектуалы и публика. Они так талантливы, так беспечно-красивы, и еще эта сень девушек в цвету┘