Вирус носорожьего гриппа

Внезапно посерьезнел и забился напряженной философско-социальной мыслью московский театр. Сейчас уже с полной ответственностью можно говорить о том, что темой нынешнего сезона станут социальные неврозы и мутации массового сознания, проблема свободы как таковой. Должно было пройти тридцать с лишним лет, чтобы этот сюжет вернулся в отечественный театр.


В конце года в театре «У Никитских ворот» его режиссер Марк Розовский поставил «Носорогов» Ионеско, философскую притчу о фашизме, массовом отуплении и личной свободе. Вслед за ним «Ленком» и Александр Морфов показали премьеру спектакля по мотивам культового романа Кена Кизи «Полет над гнездом кукушки» и назвали его «Затмение», обозначив свою тему как затмение разума, презревшего свободу, поддавшегося «норме», усредненности, анонимной власти белых воротничков. Морфов с Абдуловым рассказали простую и негероическую историю о тех, кто смертельно устал, кто в череде обретений и утрат успел наиграться и больше не знает, чего хотеть. О тех, в ком не осталось никакого желания революций и бунтов, но лишь простейшее, элементарное чувство справедливости и презрения к насилию. О тех, кто беззаботно забыл, что их деды уже проходили такую историю, а когда вспомнил, было слишком поздно.

Только что — с разницей в две недели — Юрий Погребничко в театре «Около» рассказал историю самоубийства Кириллова из «Бесов» («Русский студент…»), а Кама Гинкас представил свои фантазии на темы «Легенды о Великом Инквизиторе» из «Братьев Карамазовых» («Нелепая поэмка»). И там, и там — мысль о свободе, о том, что она — не дешевый идеологический фетиш, а тяжелая духовная задача взрослого человека.

«Мне нужно было показать, почему в коллективном сознании возможна мутация и как она происходит»
Во всех этих спектаклях острота общественного высказывания — почти критическая. Их режиссеры, так или иначе, пережили оттепель, затем — новые холода и новые потепления. Но трудно было предположить, что Иван Поповски, со времен знаменитого «Приключения» — безусловный «эстет», «специалист» по поэтическому театру русских символистов, автор тонких оперных, музыкальных спектаклей, тоже станет режиссировать давнюю философско-социальную притчу Эжена Ионеско. Что и он обнаружит ее вновь набухшую злободневность.

Ионеско написал пьесу, в которой все начинается как фарс, а затем разворачивается как психологическая и философская драма. Сегодня, быть может, как никогда раньше, в герое «Носорогов» Беранже — пьянице и хранителе здравого смысла — видят Беранже-философа из последней и уж точно самой безысходной драмы Ионеско «Король умирает».

У Ивана Поповски Беранже играет Кирилл Пирогов — главный неврастеник фоменковской труппы. Начав спектакль как беззаботный весельчак из эксцентрически-фантастического фарса на темы превращения людей в носорогов, его Беранже приобретает к финалу совсем иные интонации — романтического героя-одиночки и истерзанного рефлексией интеллигента. Вариации героической, романтической драмы, драмы экзистенциальной и психологической волнами накатывают одна за другой на протяжении всего второго акта. Его достойной, огненно-темпераментной и героической партнершей становится его возлюбленная Дэзи (Наталью Вдовину специально на эту роль пригласили из «Сатирикона», где она давно ничего подобного по масштабу не играла). Она до последней минуты ведет себя как персонаж героико-романтический. Не просто красивое, но и по-настоящему крупное, яркое, как того требует стиль, лицо Натальи Вдовиной — Дэзи исполнено отчаянной решимости.

Кажется, что Поповски более всего волнует именно это смещение жанровых регистров. Он начинает спектакль среди белых французских фасадов (художник — Ангелина Атлагич), на фоне ясного синего неба, в яркой, комической оркестровке. Здесь ему и Галина Тюнина (Домашняя хозяйка, Мадам Беф) в помощь, и брат ее Никита Тюнин (мсье Папийон), только что пришедший в «Мастерскую» из лаборатории Анатолия Васильева, и Андрей Козаков (Ботар), и Карен Бадалов (Логик), и Алексей Колубков (Дюдар), и Олег Любимов (Жан, Лавочник). История про носорогов, в которых постепенно — один за другим — превращаются жители города, похожа поначалу на беззаботную французскую комедию. Но вот эпидемия становится все опаснее, и вместе с нашествием носорожьего «гриппа» в спектакль приходит подробность психологического диалога, оркестрованного в отчетливых романтических интонациях. Беранже-Пирогов нервничает все больше, и вот мы неожиданно узнаем в нем Мак Мерфи, героя Александра Абдулова в ленкомовском спектакле. Неврастеничный, пьющий паренек, лишенный героического, он просто не может, не успевает поддаться массовой истерии. 

Пространство белых фасадов и безоблачного неба сужается до двух стен, в которых заперты Беранже-Пирогов и Дэзи-Вдовина. Последние люди в носорожьей стае, они готовы претерпеть свое одиночество и здравомыслие до конца. Но вот и Дэзи побеждена, и, охваченная эпидемией птичьего — простите — носорожьего гриппа, она бежит к «своим», оставляя Беранже стенать по поводу своей нерасторопности. «Поздно, раньше надо было думать!» — восклицает он, пока мимо его стен величественно, точно божество, проплывает носорог. (Кстати, спектакль Поповски так и называется «Носорог», в единственном числе). Как и Мак Мерфи в «Ленкоме» он органически не принял «вирус», не успел инфицироваться, настаивая на своем человеческом, то есть индивидуальном, немассовидном, облике.

Программка цитирует слова Ионеско: «Меня за эту пьесу ругали. […] Потому, что не предложил выхода. Но мне и не нужно было предлагать выход. Мне нужно было показать, почему в коллективном сознании возможна мутация и как она происходит. Я просто описывал — феноменологически — процесс коллективного перерождения». Поповски именно эту феноменологию и реализует в своем новом спектакле.