Побеждающая радость творения

Международный театральный фестиваль LIFE, удививший нас весною прошлого года, должен состояться только в следующем. Однако театр — непрекращающийся процесс становления живого искусства, два года для него — большой срок. Не повторяя ошибок, к примеру, Московского международного кинофестиваля, о котором за такое же время в мире все успевают забыть, администрация которого полтора года «отдыхает» и спохватывается только тогда, когда фестиваль уже на носу, LIFE сохранил свою боевую команду и будет нас радовать отдельными гастролями неординарных трупп и в «нефестивальное» время.
Первая из этих трупп — нашумевший московский театр «Мастерская Петра Фоменко», на прошлой неделе показавший вильнюсской публике спектакль по незаконченной пьесе Н. Гоголя «Владимир III степени», а также «Волки и овцы» А. Островского (к сожалению, решение показать Островского лишь единожды и лишь минимальной, «избранной» публике слегка отдавало снобизмом). Огромный успех спектаклей — стены Русского драмтеатра, где проходило представление «Владимира┘», уже явно забыли и такой аншлаг, и такие овации — показал, что выбор LIFE был безошибочным: в тоске и серости нашей повседневности люди соскучились по смеху, юному задору, нерекламной яркости — всему тому, что «Владимир┘» предложил в избытке.
Настораживающей рекламной шумихой повеяло, пожалуй, лишь от некоторых громких обещаний, ярким шрифтом набранных в программе: «Спектакль, достойный Парижа» (?), «Это — виртуозы Москвы». Действительно, оказалось, что громкое определение «виртуозы» подходит не ко всем исполнителям, особенно к их культуре сценической речи: многие гоголевские реплики комкались актерами и до моего десятого ряда просто не долетали. Искупает ансамблевость, живейшая заинтересованность всех в общем деле. Поэтому другая оценка из тех же, набранных курсивом, — «этот театр — такое же чудо, каким некогда был „Современник“ или Таганка», несмотря на мое предубеждение против слова «чудо», очевидно, имеет смысл, указывая на реальное место труппы в московской театральной среде и на естественный процесс «смены караула», с которым мы в Литве никак не можем смириться, плача о недавнем славном прошлом некоторых ведущих коллективов и не видя им - что уже действительно страшнее — достойной замены. Что ж, москвичи лишний раз доказали, что «свято место пусто не бывает».
Наброски классика в спектакле Сергея Женовача обогатились живейшим, пульсирующим современной иронией фоном. Слава Богу, не решившись «дописывать» Гоголя, московские театралы обыгрывают каждый авторский намек, часто приводя на сцену и воображаемых персонажей — умершую тетю — (акт. К. Кутепова), жеманную даже в этой потусторонней ситуации, или трех девиц, покончивших с собой в холодных водах Невы якобы из любви к неотразимому Собачкину (акт. Ю. Степанов) — на самом деле пошлому интригану, которому больше всего подошло бы простонародное определение «мурло». Таким образом, обрывочные диалоги или монологи (текст Гоголя обрывается на жалких рассуждениях Багратиону уподобившегося Собачкина, а не отпустить ли ему под губою «что-нибудь эдакое») разворачиваются на сцене в полноценное театральное действо. Становится не так важно, что конфликты только намечены, что мы так и не увидим, каким именно образом чиновник Бурдюков (акт. Т. Рахимов) станет добиваться желанного ордена — Владимира III степени, другом прикидывающийся Пролетов (акт. Р. Юскаев) — интриговать против столь высокой награды, а госпожа Повалищева (акт. М. Джабраилова) — формировать дальнейшую жизнь своего недотепы сына, этакого великовозрастного «вечного мальчика» Миши (акт. А. Казаков). Основными становятся сами эти маниакальные стремления персонажей, затмевающие для них все на свете. Однако если в первом действии ты и не успеваешь почувствовать вынужденную фрагментарность драматургии, с головой ныряя в сладостно-абсурдный омут самой «расейской» житухи, то второе действие, несмотря на отличные актерские работы Ю. Степанова и М. Джабраиловой, все же как-то провисает именно своей дивертисментностью, эстрадностью. Здесь начинает не хватать общего замысла, лаконичности: дерзко задуманный финальный бал слуг на глазах превращается всего лишь в затянутую студенческую пародию на классический балет.
Впрочем, «Владимир┘» и был спектаклем студенческим, лишь впоследствии он приобрел статус профессионального. Мои сомнения — отнюдь не по этому поводу, ибо такую сыгранность, такое стремление к отточенной театральной форме не всегда встретишь и у признанных коллективов. И почти никогда — ту брызжущую через край радость сиюминутного творения, что свойственно юности и просто не может не вызвать ответного отклика.
Мне встречались попытки политизировать оценку спектакля — что же, Гоголь в самые разные эпохи с невероятной легкостью накладывался на актуальные события и настроения. И увиденного «Владимира┘» можно бы рассматривать в свете сегодняшней люмпенизации России, да вряд ли нужно.
Основной урок талантливого спектакля мне видится глубже по замыслу. Его критическая направленность обращена к некоторым состояниям человеческой души — губительной инертности, потребительскому взгляду на жизнь. Не случайно и господа, и слуги в спектакле — единое плебейское целое, где разница в происхождении, образовании — лишь внешнее, мнимое, через которое все время проглядывает обывательская суть и тех, и других. Все они — это прекрасная режиссерская находка! — делают в своих речах абсолютно алогичные паузы, своей затянутостью значительные до того, что, кажется, еще секунда — и будет сказано нечто потрясающее; ан нет — очередная глупость. Все они вначале так складно, искренне поют про колокольчик, что аж диву даешься; кончилась песнь, исчезла душевность, слуги (прекрасно сыгравшееся трио К. Бадалова, А. Чернобая и О. Любимова) демонстративно пошли дрыхнуть, господа — имитировать деятельность, интриговать. Но они же только пели! В том-то и дело: не так прост человек, чтобы его окунать только лишь в белую или черную краску.
После обрушенного на нас шквала иронии или даже издевки юная труппа кланяется и опять запевает. Уходишь со спектакли со смешанными чувствами. Отчасти обидно, что не все великолепные задумки здесь до конца реализованы. Но побеждает странный сплав радости и печали, которые всегда сопровождают, как правило, то, что принято называть высокой комедией┘