Черное на черном

Большой театр открыл 232-й сезон «Пиковой дамой» Чайковского. Ставку сделали на звездный тандем оперных дебютантов: режиссер-постановщик — Валерий Фокин, за дирижерским пультом — Михаил Плетнев. Но «Пиковая дама» осталась верна себе и сыграла с именитыми гостями жестокую шутку. А заодно и с публикой. Козырь оказался совсем иным.

Спектакль стал бенефисом фантастической Елены Образцовой, которую снова можно слышать и видеть в ее коронной роли Графини. Эта работа певицы давным-давно вошла в число лучших воплощений образа роковой Пиковой дамы в мировом театре ХХ века. Это единственный характер, который есть в спектакле. Каждое ее явление — ярчайший вставной номер безликой постановки, без которых зал наверняка поглотила бы тоска и скука. Самая фантасмагорическая сцена — в спальне, где Графиня танцует с окончательно спятившим Германом, уже не различающим «Старуху» и Лизу.

Это единственный эпизод, который можно занести в актив у режиссера Фокина. В остальном его работа совсем незаметна. Певцы оказались без ролей. Они будто сами себе предоставлены. Их образы статичны, а манера поведения откровенно вампучна. То они под колонной постоят, то на высокой ноте руку вверх задерут, будто за кого-то вознамерились проголосовать. Но стандартные реплики режиссера, пришедшего в оперу из драмы, о том, что певцы — нулевые актеры, здесь не работают. Солисты Большого театра могут быть очень интересными актерски — работы Роберта Уилсона («Мадам Баттерфляй»), Грэма Вика («Волшебная флейта») или Дмитрия Чернякова («Евгений Онегин») тому хорошее доказательство.

Одетых во все черное солистов в абсолютном мраке сценического пространства просто не видать, если осветитель промахнется лучом прожектора (а это случается нередко). Получается конфуцианская иллюстрация к истории про черную кошку в темной комнате.

Кстати, о декорациях сценографа Александра Боровского, состоящих из колонн и мостика. Если они чем и удивляют, так это своей откровенной похожестью: почти такие же сделаны Давидом Боровским для «Евгения Онегина» Театра Станиславского и Немировича-Данченко, в постановке которого Боровский-младший также принимал самое активное участие. Интересно, как администрация театра допустила такую подозрительную схожесть художественной мысли. Или смотреть премьеры у коллег не в правилах Большого.

Не оправдалось и самое большое ожидание от спектакля: дирижерская работа Михаила Плетнева — выдающегося музыканта, для которого Чайковский — фирменный композитор. Моментами в оркестре возникает завораживающий, мощный Чайковский. Но он существует автономно от всего того, что происходит на сцене. Кажется, Плетнев, привыкший работать только со своим оркестром — Российским национальным, который он сам и создал, не смог убедительно сыграть на чужом поле. Полное отсутствие взаимодействия с хором и певцами временами шокирует. Впечатление такое, что люди не видят и не слышат друг друга.

Татьяна Моногарова (Лиза) с первой (лирической) частью партии справляется великолепно. Все при ней: и нервная утонченность, и нежный тембр голоса, а вот во второй (драматической) части ей не хватает в первую очередь силы голоса. Бадри Майсурадзе (Герман) и вовсе партию заваливает. Он ее просто не знает. Ни музыки, ни слов. Наблюдать за подобной имитацией исполнения роли в премьерном спектакле Большого театра, кажется, еще не доводилось. Любопытно, кто принимал решение об этом выходе и тем самым однозначно подставил певца — обладателя, кстати, очень красивого и подходящего для этой партии тенора. Но только в том случае, если не забыть ее выучить.

Прочие исполнители — Павел Черных (Томский), Анна Викторова (Полина), Вячеслав Войнаровский (Чекалинский) и другие тоже не блещут выучкой и впетостью партий: ошибаются в тексте и расползаются в ансамблях. В этой компании лишь игривая сопрано Анна Аглатова, поющая Прилепу в интермедии «Искренность пастушки», была на своем месте. Зрелище же в целом производило довольно школярное впечатление. Быть может, все приобретет более адекватное премьере состояние к следующей, декабрьской серии спектаклей. Пока же невозможно отделаться от ощущения, что присутствуешь на одной из первых репетиций и подглядываешь-подслушиваешь то, что публике демонстрировать нельзя. Просто нечего.

Единственный, кто блеснул на премьере, — приглашенный солист из «Новой оперы» Василий Ладюк. Молодой баритон блестяще спел знаменитую арию Елецкого, за что и был отмечен заслуженной овацией. (Не путать с отработкой номера клакерами, «хлопушечным» грохотом которых любят потешить себя солисты Большого театра.) Жаль только, что в финале оперы певцу не хватило личностной мощи, и эффектной точки не получилось. Все потонуло в общей массе звуков и формальных передвижений по сцене.

Неужели черный цвет спектакля — это траур по былому и уже мифологизированному величию Большого театра…