Дама полутьмы

Большой театр открыл сезон премьерой «Пиковой дамы» Чайковского, в которой оперными дебютантами выступили дирижер Михаил Плетнев и режиссер Валерий Фокин. ЕКАТЕРИНЕ Ъ-БИРЮКОВОЙ на премьере самым интересным показался оркестр.

В последнее время рецензии на оперы обычно начинаются с долгих описаний режиссерской работы и уже потом по-быстрому рассказывают о том, как это звучит. В данном случае хочется все сделать наоборот. Потому что если чувствуется в этой постановке чье-то личное отношение к шедевру Чайковского, то это отношение дирижера Михаила Плетнева. И если где искать новое его прочтение, то в оркестровой яме.

Работа господина Плетнева не всегда ровна, солисты и особенно хор периодически расходятся с оркестром, непривычностью озадачивают не только темпы, но и слова — к либретто, написанному братом композитора Модестом Чайковским, маэстро подошел весьма критически и кое-что в нем поменял. Тем не менее, слушая новую «Пиковую даму» в Большом, нельзя не вспомнить, что у Плетнева-пианиста, потом у Плетнева — симфонического дирижера долгие и серьезные отношения с музыкой Чайковского. И теперь их довольно рискованно продолжает оперный дирижер Плетнев. Он не боится замедлять, иногда до предела, темпы, не боится сниженной динамики и, наоборот, резкостей. С первых же звуков вступления ясно, что самым выразительным героем в его интерпретации является оркестр, пусть и не свой, Российский национальный, а Большого театра. Маэстро сумел раскопать в нем новые краски и вдохнуть в него совершенно новую жизнь.

К сожалению, с тем, что звучит со сцены, дела обстоят менее увлекательно. Главная проблема, что нет убедительного Германа, хотя ясно, что и для дирижера, и для режиссера он самый волнующий персонаж. Роману Муравицкому, который поет во втором составе, эта партия не по голосу и не по характеру, в ней он выглядит совсем блекло. Но и Бадри Майсурадзе, на которого сделана основная ставка и который гораздо звучнее и демоничнее, все равно не дотягивает до идеала. Ему не хватает тонкости, лирики и хорошей дикции, кроме того, он переигрывает со своей чудаковатостью, доходя до комического эффекта и временами напоминая какого-то Шрека.

С Лизами дело обстоит получше, хотя они явно меньше занимают постановщиков. Премьерный спектакль пела Татьяна Моногарова, прославившаяся год назад в Большом своей Татьяной в «Евгении Онегине» Дмитрия Чернякова. Здесь она тоже пленяет фирменной нервностью и музыкальностью, хотя предсмертная сцена у Зимней канавки тяжела ее лирическому сопрано, что сразу отражается на дикции. Елена Поповская из второго состава не так нервна, зато сполна осиливает все вокальные тяжести партии. 

Есть что-то печальное в том, что, пожалуй, наиболее безукоризненными солистами в новой работе Большого стали исполнители партий второго плана — статный баритон Василий Ладюк в роли Елецкого и игривая сопрано Анна Аглатова, которая поет Прилепу в интермедии «Искренность пастушки». Разумеется, особняком стоит Елена Образцова в роли старой графини. Певица сама по себе уже является предметом искусства и притягивает внимание просто одним своим появлением — без нее эта роль просто теряется.

И это укор даже не в адрес Ирины Чистяковой, которая играет графиню во втором составе, а в адрес Валерия Фокина, пополнившего ряд режиссеров драматического театра, шагнувших в оперные пучины. Потому что, в сущности, все психологические кульминации в этом спектакле держатся не на его работе, а на харизматичности (если таковая есть) солистов. Такие сцены, как объяснение Лизы с Германом, смерть графини, Канавка, игорный дом, то есть то, чем эта опера славна, решены с режиссерской точки зрения слишком статично и трезво. Вообще в отличие от происходящего в яме происходящее на сцене производит впечатление чего-то холодного, рационального, грамотного, элегантно-дизайнерского и безличного.

Декорации к спектаклю сделал Александр Боровский. Их несменяемой основой является ажурный питерский мостик, будто отраженный в воде (почему-то это никак не работает в сцене смерти Лизы — топиться она убегает все-таки за кулисы). Вместе с мостиком весь вечер на сцене стоят ровные, худые, всеми возможными способами подсвечиваемые (художник по свету Дамир Исмагилов) колонны, что сразу портит спектакль ощущением легкого дежавю — практически такие же стоят в недавнем «Евгении Онегине» Театра Станиславского и Немировича-Данченко, в постановке которого господин Боровский-младший принимал участие. 

Еще одна константа — спектакль, в котором герои одеты в условно старинные костюмы, жестко выдержан в черно-белых тонах. Черное во всех своих разновидностях доминирует, белое лишь сигнализирует о потустороннем. Даже Герман застреливается как-то бескровно. Это черно-белое решение, что и говорить, вызывает уважение своей последовательностью, но довольно быстро утомляет надуманностью. Вместо душевного мрака эта изощренная темень скорее рисует красивые картинки, где очень важны такие вещи, как свет, фактура, симметрия. Хор (который, кстати, даже не совпадая с дирижером, поет очень хорошо) выстроен ровным анонимным фоном, солисты составляют уравновешенные скульптурные композиции, и даже покойная графиня — пиковая дама является Герману в количестве шести штук, с равными промежутками распределенных по двум этажам декораций. 

Новой постановкой Большой продолжает пересмотр золотой русской классики. Как и премьерные названия прошлого сезона, «Пиковая дама» относится к тем, что жили в неизменном виде на сцене театра десятилетиями, олицетворяя нарядный «большой сталинский стиль». Прошлая ее постановка с теми или иными переделками дожила здесь практически до наших дней с 1944 года. И если суммировать отличительные черты новой черно-белой «Пиковой дамы» с предыдущей многокрасочной премьерой театра — «Борисом Годуновым» Александра Сокурова, то, как ни странно, уже можно нащупать черты нового «большого стиля», не менее степенного и нарядного.