ЗАО «Игроки» начинает и выигрывает

Сергей Женовач не мог предположить, что его премьера попадет в такой премиальный контекст: публика, которая приходит в Центр им. Мейерхольда посмотреть «Игроков», ждет — чем же их удивит первый режиссер России (по версии «Золотой маски»)? Ну-ну┘

Стихия игры, мальчишеского веселья, азарта, отличающих компанию молодых актеров, совершенно не вяжется с «высокой ответственностью». Короче говоря, Женовач — впрочем, ему всегда было это свойственно — быстро переводит внимание со своей скромной персоны на Гоголя: мол, вот кто настоящий герой. Настоящий герой, то есть буквально — Гоголь, стоит на сцене, красуется в левом углу сцены, — массивный бюст, с которым главный герой «Игроков», помещик Ихарев (Андрей Шибаршин) обходится запанибрата: снимая «форменное» черное пальто, вешает ему на плечи, на голову Николай Васильевичу небрежно бросает шляпу.

«Форменное», сказано только что, потому что и одежда, и слова, и, как позже выясняется, мысли у героев «Игроков» одинаково прекрасны (или, с какой стороны взглянуть, не прекрасны): черные костюмы-тройки, черные галстуки, черные пальто. Девять «типовых» ломберных столиков, крытых зеленым сукном, по одному на брата, занимают сцену, выстроившись в колонну по три (художник — Александр Боровский)┘

История сама по себе примечательная: про то, как компания молодых профессионалов ловко обыгрывает, буквально обводит вокруг пальца вышеупомянутого Ихарева, который мнил себя мастером карточной игры, гением. Выскочка! Смирись, гордый человек, гордыня — грех, как будто бы подучают его дельцы поскромнее.

Поражаясь современности вечно молодого гоголевского текста, отмечаешь, что эти самые дельцы похожи один на другого, как однояйцевые близнецы, то есть — точь-в-точь как депутаты-единороссы, а их речи и умение влезть в чужую душу кажутся срисованными с пособий по НЛП и пиару. По той же технике беззастенчивого вранья Ихарев учит трактирного слугу, приготовляя карточную аферу: «От тебя не потребуется ничего, только — честность».

Игра — естественная человеческая потребность, такая же, как еда. В еде также важны азарт и вкус к еде — как вкус к игре, без того и другого в удовольствие не проживешь. Эту мысль «пережевываешь», глядя, как ловко подцепляют игроки куски ветчины и рыбы, как отправляют в рот ложку, которой зачерпывают черную икру из просторной фарфоровой плошки. Не игроки — вернее было бы назвать их жуликами (и Женовач называет свой спектакль жульничеством в 9 эпизодах и 25 явлениях), но разве повернется язык назвать жуликами таких аккуратных господ в черных тройках при галстуках?! Нет, конечно.

Игра света (художник по свету — Дамир Исмагилов), которая кажется чуть нарочитой, активно переключает внимание с лиц на столы и обратно на лица. Игры достает и без того, игры веселой и бесчеловечной, поскольку правил нет, все — обманщики. Что-то вроде истории про Ходорковского, который очередную партию почему-то не выиграл, проиграл. Больше взять с него нечего, и «товарищи», одинаковые мальчики, обаятельные, азартные, смешливые, пошли дальше, насвистывая веселый мотивчик. 

Игра стоит свеч, свечи горят. Но ни мистики, ни потустороннего ужаса в колыхании теней не сыщешь. Сплошной материализм — не верится, что написано Гоголем. Впрочем, в нынешнем исполнении можно вообразить, что «Игроки» — еще одна вариация на сюжет о «каменном госте»: Ихарев «пропадает», «гибнет» за небрежное отношение к памятнику, своей шляпой, брошенной невпопад, пальто, накинутым на плечи, он как бы бросил вызов. Спрашивали? — Отвечаем.

Что еще сказать?

Как всегда у Женовача, все реминисценции и аллюзии приходят сверх текста, поверх игры, которая не разменивается по мелочам. Главное — слово, которому верны молодые студийцы и приглашенный (не скажешь, что со стороны┘) Сергей Качанов, когда-то игравший у Женовача на Бронной в «Ночи перед Рождеством», а прежде, в студии «Человек», — в гоголевско-садуровской «Панночке».

Самая пронзительная в спектакле — немая сцена, у Гоголя специально не обозначенная; оставшись в дураках и понимая свое дурацкое положение, Ихарев крутит головой, улыбается детской — дурацкой — улыбкой и снова крутит, вертит головой, будто бы пытаясь сбросить неприятное наваждение. 

Вместе с тем, как, впрочем, когда-то в первых спектаклях «Мастерской Петра Фоменко», в «Игроках» ощущается некоторый недостаток объема, как будто бы каждая роль дана актеру на вырост и этот «незанятый» кусочек роли чуть-чуть сборит, обращает на себя внимание. Но - как будто за это — получаешь возможность наблюдать за тем, как взрослеют студийцы от роли к роли (наверное, и от спектакля к спектаклю). Чего, конечно, ни в какой, даже самой лучшей антрепризе не случается, а в Студии театрального искусства — пожалуйста.