RuEn

К пьедесталу наперегонки

Закрылась «Золотая маска»

Фойе Театра имени Моссовета оглашали бодрые маршевые мотивы, рослые подтянутые девушки били рекорды скорости на велотренажерах, а общественность безуспешно втягивала животы. На пригласительном билете стояла пометка о том, что церемония вручения национальной театральной премии «Золотая маска» заменена спортивно-оздоровительным мероприятием. Нет — смокингам, да - тренировочным костюмам.

Чтобы тело и душа были молоды, «Золотая маска» старается, что ни год, разнообразить церемонии. В позапрошлом году, когда московская театральная общественность в полном составе отправилась по случаю юбилея Питера в путешествие на «Красной стреле», праздник в Александринке обрел железнодорожную окраску. Прошлой весной открытие фестиваля было перенесено в Цирк на Цветном бульваре, и рыжий клоун Калягин опрометью носился по манежу, так и норовя вдарить по заднице белому клоуну — Тараторкину.

По какому поводу так оспортивилась 11-я «Золотая маска», сказать трудно: возможно, это связано с патриотическим желанием организаторов видеть Москву олимпийской столицей 2012 года. Во всяком случае, сценическая картинка, придуманная режиссером церемонии Ниной Чусовой, до боли напоминала развешенные по всей Москве олимпийские плакаты с титром “Imagine it!”. Перед опереточным задником с видом на голубое небо застыли в эффектных позах фехтовальщики, подвисли на кольцах легкоатлеты, напрягли мускулы бодибилдеры, взятые напрокат из какого-то фитнес-клуба. Эдуард Бояков, выходя к публике, меланхолично постукивал по сцене мячом (мало ему прошлогодних полетов под куполом цирка), а Михаил Швыдкой, хоть и был при галстуке, отвертелся только тем, что выбрал для себя «костюм шахматиста».

Комментаторские функции устроители решили возложить на спортивного колумниста ГАЗЕТЫ Василия Уткина и актрису Ингу Оболдину. На новогодних утренниках принято интриговать детишек, оттягивая момент зажигания елочных огней, а на «Маске» елку заменили театрально-олимпийским огнем. Уткин и Оболдина иногда забавно, а иногда не очень комментировали перемещения факельщика, который, пока вручались награды, семенил по Москве, двигаясь от Большого театра к МХАТу, стремясь к Театру им. Моссовета, — все это можно было видеть на подвешенном экране.

Не обошлось без розыгрыша — эффектного, но жестокого. Когда дошел черед до номинации «лучший режиссер драматического театра», Юлия Рутберг извлекла из бутафорского баскетбольного мяча (это вместо традиционных конвертиков — чтоб случаю соответствовать) бумажку, где значилось имя Игоря Киселева из Белгородского муниципального театра, постановщика спектакля «Наедине». На сцену вышел никому не известный дядька и произнес прочувствованную благодарственную речь. Зал слушал благосклонно, вежливо аплодировал, и только театральные критики, заподозрив неладное, схватились за сердце — они-то точно знали, что такой человек в списке номинантов не числится. В зале полегоньку пошел ропот, но «первое апреля» быстренько кончилось: самозванец объявил, что он (ха-ха-ха) всего лишь помреж из Большого театра, а имя настоящего лауреата — Миндаугас Карбаускис. 

Карбаускис — Гинкас — 3:2

На розыгрыш с лжелауреатом зал «Золотой маски» купился по очень простой причине: случаи, когда награда уходила к режиссеру Пупкину из города Хрюпкина из одного лишь благородного желания погладить по головке российскую провинцию, не редкость; мало ли мы знали скандалов, когда сильнейшего побеждал слабейший. На печальном фоне прошлых лет решение жюри, возглавляемого профессором Инной Соловьевой, оказалось и взвешенным, и разумным. Миндаугас Карбаускис — правильное имя. Кого еще, как не его, назвать героем прошлого сезона — не Игоря же Киселева.

В разделе «драма» значились два спектакля Карбаускиса, выпущенных в театре Олега Табакова: «Когда я умирала» и «Дядя Ваня». Друг с дружкой они соревноваться не могли, поскольку идут на площадках разного размера, а правила «Золотой маски» запрещают смешивать спектакли, идущие на малых и больших сценах: разным весовым категориям, если уж пользоваться спортивной терминологией, положены разные медали. В номинации «спектакль малой формы» постановка Карбаускиса «Когда я умирала» победила конкурентов, а среди «спектаклей большой формы» «Дядя Ваня» проиграл «Скрипке Ротшильда» — сильной работе режиссера Камы Гинкаса по рассказу Чехова. Но если считать очки как в спорте, то у спектаклей Карбаускиса в совокупности оказалось три «Золотые маски» — еще актриса Ирина Пегова получила приз за роль Сони в «Дяде Ване». Справедливо, надо сказать, получила: это единственный, пожалуй, «Дядя Ваня», где Соня сделалась главным действующим лицом.

«Скрипка Ротшильда» выиграла дважды: Сергей Бархин, вырастивший на тюзовской сцене лес из гробов, победил в номинации «лучший художник». Счет между Гинкасом и Карбаускисом запросто мог сравняться, если бы номинацию «лучшая мужская роль» выиграл Валерий Баринов, сыгравший в «Скрипке Ротшильда» гробовщика Якова, но жюри предпочло Константина Райкина. Комический злодей Ричард III в его исполнении — отличная актерская работа, но безусловным лидером среди мужчин-номинантов он не был: с таким же успехом могли наградить и Баринова, и Дмитрия Назарова — ни одно из этих решений не было бы несправедливым.

Кажется, впервые за последние годы все без исключения «Золотые маски» в области драматического театра (если не считать поощрительных спецпризов жюри для якутского «Макбета» и питерского актера Александра Рониса, исполнителя роли Калафа в спектакле «PRO Турандот») останутся в Москве. Ведь к лауреатам-москвичам надо причислить и создателей театра «Тень» Майю Краснопольскую и Илью Эпельбаума — их «Апокалипсис», рассчитанный всего на одного зрителя, получил «Маску» в номинации «Новация».

Однако поводов для ликования и разговоров о небывалом расцвете столичной сцены, честно сказать, немного. «Золотая маска» 2005 отличалась небывало низким уровнем фестивальных спектаклей, причем это относилось как к привозным, так и к московским постановкам. Такой уж неурожайный сезон выдался, что поделаешь. Увы, этим театр невыгодно отличается от спорта: трудно себе представить легкоатлета, перепрыгивающего на Олимпиаде с шестом через низенький барьерчик. Возможно, именно из-за невысокого уровня программы театроведы, присуждая приз критиков, соединили свои голоса с музыкальными критиками. Как там ни крути, а новосибирская «Аида» в постановке Дмитрия Чернякова стала главным событием этой «Золотой маски».

Старые сказки о главном

Прогнозы экспертов, обещавших, что кукольные спектакли в этом году будут гораздо интереснее драматических, не оправдались. Постановок оказалось четыре, на одну больше, чем обычно. Появились новые театры: питерский «Кукольный формат» («Всадник Cuprum») и театр «Актера и куклы» Республики Саха («Человек»). Вот, пожалуй, и все. Остальные участники программы — «Кукольный дом» из Пензы («Забытая сказка») и Хакасский национальный театр «Сказка» (“Athanatomania”) не раз были если не лауреатами, то номинантами.

Кукольники работают в привычных жанрах: ставят сказки и притчи о взаимоотношениях человека с Высшей силой. Придумывая оригинальных кукол и совершенствуя форму спектаклей, авторы забывают о содержании. Главный недостаток почти всех работ — откровенно наивный или чрезмерно пафосный текст. В пластической импровизации «Человек», где куклы и актеры-люди играли историю о борьбе добрых и злых сил за человеческую душу, сочетание такого текста с избитыми театральными приемами (добрый дух — в белом плаще, злой — в черном и подсвечен «адским» красным) вызвало чувство, будто режиссер Петр Скрябин хотел сказать нечто важное, но не смог найти слов. Попав на кукольные подмостки, «Забытая сказка» по мотивам мультфильма «Волшебное кольцо» лишилась иронии, стала благостнее и сусальнее. Зрителям объяснили, что хорошо, а что плохо, и в финале подробно рассказали, какие дети родятся у Ваньки и его новой жены.

На грани между сказкой и притчей оказался «Всадник Cuprum», завоевавший две «Маски»: за лучший спектакль и за лучшую режиссуру. Апокриф о создании Петербурга — Петр I влюбился в чухонскую красавицу Неву и во имя любви к ней построил город, — сыграли изящные марионетки. Но даже красота их движений, похожих на странный танец, только временами отвлекала от несуразиц текста. После цитат из пушкинского «Медного всадника» резали слух диалоги, выдержанные в стиле мыльных опер и женских романов. А к Пушкину в спектакле приставали то мальчик Вова Набоков, то Евгений, герой «Медного всадника».

Лучшим художником был признан Сергей Иванников (“Athanatomania”), доказавший, что возможности кукольного театра безграничны. Но почти не используются. Уже много лет кукольникам не дает покоя дух Гордона Крэга, мечтавшего заменить театральных актеров марионетками. Воплощая его мечту, они из года в год делают спектакли, похожие на драматические. С одной стороны, кукольников можно понять. Начнешь осваивать новые приемы, используя живую музыку и кино, — спектакль попадет в номинацию «Новация». И прощай успех среди коллег по профессии. Однако на драматическом театре свет клином не сошелся: существует Петрушка, вертепные театры, кукольные традиции других стран.

Отправили в Сибирь

В нынешнем сезоне оперная афиша «Золотой маски» сложилась на редкость удачно, чему способствовали громкие режиссерские имена — Конвичного, Някрошюса и Чернякова. Да и география была довольно обширна: не только Москва и Петербург, но и Саратов, Ростов-на-Дону и Новосибирск. Выяснилось, что оперная провинция живет довольно активной жизнью и потихоньку набирает силы, чтобы на равных конкурировать со столицами. Новосибирский театр выступает на этом поле как равноправный и сильный игрок. Два года кряду он опережает Большой и Мариинский театры. Триумфальная победа новосибирской «Аиды», собравшей три основные «Маски» — за лучший спектакль, лучшую работу режиссера и лучшую женскую роль, да в придачу еще престижный приз критики, — тому яркое подтверждение. 

Спасибо надо сказать директору театра Борису Мездричу: он интуитивно угадывает, на кого делать ставку, и идеально подбирает постановщиков. В прошлом году новосибирская постановка оперы Шнитке «Жизнь с идиотом» получила две «Маски», включая главную — «за лучший оперный спектакль». Тогда эта победа была воспринята как сенсация и сотрясение основ. В нынешнем году успех новосибирской «Аиды» был почти предсказуем и предстал победой нового оперного мышления и авторского режиссерского театра над косностью старорежимного театрального стиля. Именно поэтому до последней минуты оставались сомнения относительно решения жюри: слишком уж яростные споры вызывает каждая работа Дмитрия Чернякова. Однако председатель жюри музыкального театра Родион Щедрин проявил приятно удивившую широту взглядов, и «Аида» под одобрительные аплодисменты и свист зала стала главным лауреатом.

На оперной «Маске» произошло еще одно, не менее важное событие. «Леди Макбет Мценского уезда» из Ростова-на-Дону в постановке Сусанны Цирюк оказалась очень сильной и динамичной работой. Фантастически изобретательная, подвижная массовка и общий «казачий» колорит — с боем на саблях, пышными крахмальными юбками и плавно-величавой повадкой Ирины Крикуновой, прекрасно исполнившей партию Катерины, — весьма впечатлили. Правда, «Масок» ни Цирюк, ни Крикунова не получили — зато призы достались главному дирижеру театра Александру Анисимову — профессионалу и чуткому музыканту — и художнику Зиновию Марголину. Его лаконичным декорациям жюри отдало предпочтение перед его же декорациями к петербургскому «Носу» — парадоксальными, опрокинутыми на зрителя.

Охладившиеся отношения между Мариинским театром и «Маской» отчасти стали причиной того, что другой важный спектакль Мариинского театра — «Жизнь за царя» в постановке того же Чернякова — вообще не попал в список номинантов; его выдвижению воспротивился сам Гергиев. От этого театр ничего не выиграл, а потерял, скорее всего, две «Маски», за женскую и мужскую роли для Сергея Алексашкина (Иван Сусанин) и Ольги Трифоновой (Антонида).

В отсутствие же мариинского спектакля вокальные «Маски» распределились иначе: Ирина Макарова получила приз за партию в «Аиде», а баритон Роберт Хэйл, спевший Летучего Голландца, оказался варягом, принесшим в Большой театр единственную оперную «Маску», — даже Конвичный, признанный мэтр оперной режиссуры, уступил в конкурентной борьбе Чернякову. «После скандала с „Детьми Розенталя“ стало ясно, что опера — уже не элитарное искусство, доступное немногим, она становится частью жизни общества; так оно и должно быть», — заявил Черняков со сцены.

Поставили в угол

Выбор «Золотой маски» в области балета и современного танца на сей раз был абсолютно предсказуемым, бесспорным и примечательным лишь в одном отношении: при внешней благосклонности к новациям он был предопределен самыми дремучими стереотипами. «Балетный» стереотип на протяжении всех постперестроечных времен сводится к тому, что русский театр должен наверстать упущенное в советские годы, освоив классику ХХ века. Мариинский театр преуспел в этом уже к середине 1990-х и с тех пор буксует в наезженной колее за неимением лучшей. Его артисты блестяще справляются с постановками Уильяма Форсайта “Steptext”, «Головокружительное упоение точностью» и «Там, где висят золотые вишни», в которых труднейшие академические элементы совмещены с самыми современными пластическими изобретениями (приз за лучший балетный спектакль). Надуманный тезис о том, что «классическим танцовщикам нужно еще чем-то дополнить свои умения», они убедительно опровергают, демонстрируя другую, малообсуждаемую проблему.

Если в начале постперестроечного «наверстывания» Мариинский театр действительно расширял свою стилистическую палитру и было интересно сравнивать отличия русского исполнения, скажем, Баланчина, от нью-йоркского, то теперь эти отличия снивелированы. В основной своей массе нынешняя мариинская труппа напоминает крепкую среднеевропейскую балетную компанию спортивного толка с атлетичными, гуттаперчевыми, но безликими парнями и крепконогими малообаятельными девицами. О фирменной петербургской легкости, изысканности, нюансировке и стилистической культуре танца уже не первый год приходится говорить либо эпизодически, либо с натяжкой. Утверждать, что «Мариинский балет освоил Форсайта», в этой ситуации не совсем верно; скорее Форсайт «перепахал» петербургскую труппу. И если Андрей Меркурьев, награжденный за лучшую мужскую роль в «Там, где висят золотые вишни», все же отличается неким артистизмом в других своих ролях, то Наталия Сологуб, отмеченная за лучшую женскую роль в “Steptext”, — яркое воплощение этого нового балетного идеала. Таким образом безусловная, добытая ценой многих усилий победа Мариинского театра весьма напоминает пиррову. Между тем альтернатива этой работе была: скромная, полуученическая, но грамотная и цельная «Магриттомания» Большого театра, где бывший танцовщик Большого Юрий Посохов удачно соотнес современные хореографические комбинации с возможностями молодых артистов, открыв им новые перспективы. Однако «Магриттомания» была отставлена еще на уровне экспертного отбора.

Стереотип восприятия нашего современного танца также состоит в том, что российские постановщики в принципе не понимают, что это такое, и потому стряпают винегреты из пластики, драматических этюдов и видеоинсталляций, отличающиеся лишь по степени утомительности. Исходя из этого логично, что премии удостоен «Тряпичный угол» екатеринбургской труппы «Эксцентрик-балет» Сергея Смирнова. Это и вправду забавное, не мучительное для зрителя лирико-комическое действо марионеток, не имеющее, однако, никакого отношения к пластическому авангарду. Если уж Смирнов и попытался создать новый танцевальный язык в «Песнях дождя», обратившись к ритуальным и этнографическим элементам, то эти попытки утонули в дешевых комичных подражаниях эффектам цирковых программ и эротических шоу. Так что можно понять жюри, не нашедшее в себе сил разглядеть в этой каше перспективные хореографические идеи.
×

Подписаться на рассылку

Ознакомиться с условиями конфиденцильности

Мы используем cookie-файлы. Оставаясь на сайте, вы принимаете условия политики конфиденциальности