Персонаж с петлей на шее

«Рассказ о семи повешенных», сыгранный в подвале на улице Чаплыгина, соблазняет полезть в карман за дежурной остротой: ну вот, опять Миндаугас Карбаускис запряг любимого конька, умножив в своем послужном списке количество умертвий. Но, во-первых, шути не шути, а спектакли лучшего московского режиссера из поколения 30-летних всегда требуют разговора всерьез. А во-вторых, почему бы не запрячь, когда так славно едет?

Сказать, что новый спектакль — вещь жизнеутверждающая, было бы перебором, но совсем небольшим. И уж точно не ошибкой. Этой постановке не откажешь в спокойной и умной веселости; юмор ее - совершенно не висельный, и в ней нет места отчаянию. 

Сюжет Леонида Андреева — ожидание казни: пять молодых террористов-революционеров, готовивших покушение на министра, разделят участь с двумя уголовниками, но и сам министр, узнавший, что ровно в 13.00 его должны были взорвать, накрепко привязан к мысли о собственной смерти.

Сюжет Миндаугаса Карбаускиса — привыкание к небытию, попытка угадать в нем смысл, уточняющий что-то в себе и в жизни. Умирать его персонажам очень страшно, но еще и любопытно. Мысль о том, что смерть есть продолжение жизни другими средствами, на бумаге выглядит чудовищным трюизмом, но в спектаклях Миндаугаса Карбаускиса она органична и как-то самоочевидна.

Писатель Леонид Андреев не в силах предложить постановщику многое, но Карбаускису много от него и не нужно: он знает пользу самоограничения и умеет найти свой театральный интерес в предложенных автором рамках.

Андреев использует нехитрую схему: каждый из его героев представляет определенный психологический тип, сущность которого раскрывается в пограничной ситуации — ожидании смерти. Миндаугас Карбаускис меняет правила игры самым простым театральным способом: его актеры легко переходят от первого лица к третьему и вдобавок примеряют разные роли — вот они слуги, комично семенящие с подносами вслед за министром, а вот уже террористы, ожидающие в одиночных камерах приведения приговора в исполнение. Смерть остается частным событием, уточняя характер каждого персонажа, придавая ему окончательную форму. Но при этом еще и делится на всех поровну: разница во времени ожидания становится несущественной — и это обобщение происходит естественно и деликатно.

Деликатно исполнен и другой отчетливо проступающий в рисунке спектакля мотив: будьте как дети, и войдете если не в Царствие Небесное, то уж точно туда, где будет спокойно, легко и совсем не больно. В финале смерть слизнет семерых казненных морским прибоем, шумящим на фонограмме, а до этого все действие будет ровно и мягко прострочено эпизодами ребяческих игр: персонажи то кидаются друг в друга подушками, то скатываются на животе по наклонному помосту, который в начале и в конце спектакля оказывается огромными страницами раскрытой книги. Привычно для Карбаускиса закольцованы и мизансцены пролога и эпилога, в которых герои, похожие на гимназистов, где-то на дальнем плане заходят в комнату с мороза, греют руки, снимают пальто и пристраивают их на вешалку — а то куда же?

Хороший, кстати, штрих к режиссерскому портрету Миндаугаса Карбаускиса, который умеет замечательно примирить метафизику с ремеслом, т. е. одновременно помнить о том, чем кончается жизнь и с чего начинается театр.