А НА НЕЙТРАЛЬНОЙ ПОЛОСЕ

Л. АНДРЕЕВ. «РАССКАЗ О СЕМИ ПОВЕШЕННЫХ»
РЕЖИССЕР МИНДАУГАС КАРБАУСКИС
ТЕАТР ОЛЕГА ТАБАКОВА

Однажды Максим Горький зашел к Леониду Андрееву и застал его за странным занятием. Тот рассказывал сыну Вадиму, как смерть душит маленьких детей, доведя ребенка почти до исступления. «А если я ни о чем другом не могу сейчас думать?!» — вскричал писатель в ответ на попытку его увещевать.

Кажется, Леонид Андреев должен был рано или поздно обязательно появиться в поле зрения Миндаугаса Карбаускиса, который постоянно, от спектакля к спектаклю (даже в жизнепримиряющем «Дяде Ване»), возвращается к таинству смерти.

Точнее, к качеству жизни в приграничной зоне, на «нейтральной полосе» перед неотвратимой чертой. Благо в «Рассказе о семи повешенных» много сочных образов и экзистенциальных ситуаций «по теме».

Пятеро несостоявшихся террористов. Убийца-лихач, убийца-тупица. Министр, которого хватил удар от одного только знания своего предполагаемого смертного часа («Час дня, ваше превосходительство»). Свидания с родителями, любовь двух бомбометателей, которой не дано было разгореться, жизнь в одиночных камерах, поставленная, как сказали бы сегодня, «на счетчик».

Вздернутый помост (погост?) художницы Марии Митрофановой вдруг начинает светиться буквами, превращается в кусок пылающего текста. Мысль — «злая шутка дьявола над человеком», по Андрееву, — берет человека в рабство, толкает к краям всевозможных пропастей. И тогда тупой крестьянин, долго слушавший тревожные рассказы окружающих, вдруг берется за нож. А здоровый румяный юноша вешает на себя бомбу, чтобы взорвать министра.

Но вот буквы пропадают, и по наклоненному паркету съезжают на пузе молодые веселые люди.

То ли катятся на санках по рыхлому снегу с горы, то ли это воробьи опьянели от предчувствия весны. Попробуй приведи к единому знаменателю эту весну и свою сегодняшнюю смерть! Но сколь бы ни был метафизичен предмет, Карбаускис изумительно точно и тщательно работает с актерами. Почти каждому он назначил по две роли с разных сторон баррикады.

Тупой эстонец и надзиратель (Александр Воробьев). Аккуратный шпик и лихой конокрад-убийца, которому предложили «переквалифицироваться» в палачи, да природная брезгливость восторжествовала (Дмитрий Куличков).

Юная революционерка, мечтающая о венце мученицы, и старуха мать, ворчащая на сына-висельника, потому что ее мозг не в состоянии постичь нависший над ним ужас (Яна Сексте). Невозмутимый лидер террористов и потерянный отец, которому надо благословить сына на смерть (Алексей Комашко). Любвеобильная хозяйка конспиративной квартиры и мать другого террориста (Дарья Калмыкова). Уже в этом распределении видно, какой гуттаперчевой, «размятой» должна быть актерская органика. И как из столь разных типов гомо сапиенс вдруг проступает некий общий человеческий корень. А в нем есть место и надежде, и нежности. Стало быть, в общем человек не так уж безнадежен.