Не будьте как дети

Наконец обретшие собственный дом (здание бывшего кинотеатра «Киев» на Кутузовском проспекте) фоменковцы выбрали для первого «стационарного» спектакля пьесу «Варвары». Для репертуарного театра выбор неплох. Во-первых, горьковская многонаселенная драма позволяет занять почти всю — за последнее время весьма разросшуюся — труппу. Во-вторых, дробная и центробежная структура «Варваров» очень подходит этюдному методу, которому отдают предпочтение ученики знаменитого мастера. Ненавязчивая режиссура давно работающего с фоменковцами Евгения Каменьковича этой этюдности весьма способствует. Он выступает скорее в качестве педагога, чем постановщика-диктатора — старается максимально раствориться в актерах, придумать им характер, биографию и проч. В общем, говоря профессиональным языком, «разминает» пьесу. Тому, кто знаком с основами театрального ремесла, ясно, какая это кропотливая, трудоемкая работа. Каменьковичу она удается. Спектакль идет почти четыре часа, но смотреть его — особенно в первом (экспозиционном) действии — нескучно, что для современной сцены уже победа.
Как и в знаменитом шедевре фоменковцев «Волки и овцы», социальный пафос «Варваров» по возможности приглушен. В истории о том, как продвинутые инженеры приехали в патриархальную провинцию и варварски разрушили ее варварский уклад, нет очевидных реалий начала века, но какого-либо осовременивания тоже не видно. Искус превратить разночинцев-интеллигентов в новых русских, дореволюционную провинцию в постсоветскую успешно преодолен. Спектакль, как всегда у фоменковцев, получается добрым, легким и обаятельным. Ни деструктивная ирония Черкуна (Сергей Тарамаев) и Цыганова (Рустэм Юскаев), ни дремучесть местных жителей не осуждаются: все люди, все человеки, всех понять можно. Иными словами, «Варвары» еще раз демонстрируют публике фирменный стиль студии. Они же обнаруживают и безусловные издержки этого стиля.
В калейдоскопе спектакля магистральная сюжетная линия, связанная с русской Эммой Бовари Надеждой Монаховой (Галина Тюнина), совершенно теряется. Вот одна бытовая зарисовка, вот другая, вот такой диковинный персонаж, вот этакий, вот Монахова застрелилась, а вот и спектакль закончился.
Конечно, все это можно отчасти списать на особенности драматургии. У Горького нет противопоставления протагониста и среды. Есть лишь сама среда, и всякая попытка героического самостояния грозит обернуться фарсом. Но отсутствие героя не означает отсутствия подлинных чувств. Помимо «среды» и социального пафоса в «Варварах» есть пять пудов любви, буйная слепота страстей, псевдоромантические безумства… Все это у фоменковцев тоже смикшировано. Они умеют великолепно, почти виртуозно играть в любовь. Но играть любовь у них не получается. И это тоже черта стиля.
Неслучайно для одного из самых талантливых режиссеров фоменковской школы Сергея Женовача изнанка человеческой души почти всегда — заповедная область. И «Короля Лира» (Театр на Малой Бронной), и «Месяц в деревне» Тургенева (Мастерская Петра Фоменко) он ставил без инфернальных фигур, трагического накала и надрыва. Даже в его трилогии по «Идиоту» просветленному Мышкину были противопоставлены не обуреваемые страстями герои, а словно бы увиденные глазами самого князя симпатичные люди, чьи недостатки простительны и понятны. Стоит ли говорить, что Сергей Тарамаев (Мышкин) был в этом спектакле куда убедительнее Сергея Кочанова, игравшего Рогожина. Теперь Тарамаеву самому представилась возможность сыграть попытку страсти и - главное — объект страсти. И тоже получилось не то чтобы плохо, но как-то вяло.
Нет сомнений, что и Галина Тюнина, и примкнувший к студийцам Сергей Тарамаев, и Ксения Кутепова (Лидия Павловна) — артисты превосходные. И наивность, и ирония, и кокетство им весьма удаются. Но как только дело доходит до любовных признаний, стенаний и клятв, спектакль провисает. Обаяния много — драматизма нет.
Умение сыграть страсть (равно как и умение влюблять в себя зрителей противоположного пола) во все времена было составной частью актерской профессии. В «Мастерской» выросла целая плеяда артистов — тонких, умных, талантливых, но драматизма и страстей избегающих и даже опасающихся. Поразившая всех когда-то легкость в стиле необыкновенная превратилась для них в idee fixe. Главное, чтоб не получилось тяжеловесно и всерьез, а то обаяние молодости уйдет, хорошее настроение покинет, жизненный тонус зрителей повысить не удастся. Все еще обаятельные фоменковцы предпочитают талантливую инфантильность, не понимая, что повзрослеть все же лучше, чем превратиться из молодых в вечно молодящихся.