Лишь оцените красоту игры

Ровные ряды одинаковых столов под зеленым сукном, на каждом свечечка, бюст Гоголя — строгость и тишина какой-нибудь Ленинки.
В этом достойном месте умненькие честолюбивые мальчики выстраивают свои фантастические прожекты — как заработать быстро и легко. А главное, красиво. Цель самая благая — «это ведь детям можно оставить!» Их отцы не оставили им ничего, и уповать им не на кого, кроме как на самих себя. Можно довести до совершенства манипуляции с картами, можно построить финансовую пирамиду до небес. Словом, дай русским мальчикам карту звездного неба, и они вернут ее вам исправленной. То ли с Богом захотят потягаться, то ли черта перехитрить.
«Игроки» Сергея Женовача возникли на пересечении двух координат. По вертикали — воспоминания о многолетней кропотливой студенческой работе над «Игроками» со своими педагогами: Петром Фоменко и Розой Сиротой, которая «разминала» роли со всеми звездами БДТ, включая Смоктуновского. Сам Женовач играл тогда Кругеля. По горизонтали — лучший спектакль «Студии театрального искусства» «Мальчики» по «Братьям Карамазовым».
Меньше всего эти «Игроки», жанр которых Гоголь не определил, похожи на «моралите». И больше всего наследуют стилю своих старших братьев — «фоменок» и их виртуозному лицедейству. Ихарев рвется в игру, как гончая, почуявшая след. Ему так не терпится блеснуть своими талантами, что он выдает себя с головой. Глаза горят, пальцы выбивают нервную дробь: «Пожалуйте к столу, господа, карты поданы. Господа, пожалуйте». Но «господа» — Утешительный (Алексей Вертков), Швохнев (Александр Обласов) и Кругель (Григорий Служитель) с аппетитом налегают на балык с икорочкой. У них опыта побольше будет, и судьба-злодейка научила их - одной гениальностью стену не прошибешь, нужно действовать погрубее да поподлее. Со знанием дела обводят они вокруг пальца того, кто превосходит их мастерством, — точно крылья подрезают. И лишь их постаревший коллега Глов-старший (Сергей Качанов, сокурсник Сергея Женовача, тоже игравший в тех знаменитых студенческих «Игроках»), повязанный с этими циничными мальчиками общим грехом и общей «кассой», пытается разбудить их «душу живу». Вроде и юродствует, и подыгрывает своим коллегам-шулерам, но с такой затаенной тоской в глазах, что только слепой не заметит. 
В финале обиженный юный гений Ихарев лезет под стол — точь-точь как в детстве, когда папка за ремень брался. Чтобы вылезти оттуда чуть более умудренным, привитым еще одним вирусом подлости, чуть менее романтичным. А бюст Гоголя, на который талантливый пройдоха Ихарев накинул пальто и шляпу (а художник по свету Дамир Испагилов вычертил подсветкой его черты), похожий на старого нахохлившегося мудреца-попугая, взирает на дела слишком ловких рук и душ человеческих и горько подсмеивается.