Возвращение царя в головах

У пьесы Ольги Мухиной «Олимпия» два посвящения: «Тем, кто катался на роликах в Александровском саду в 1991—92 годах» — и Лени Рифеншталь, автору фильма «Олимпия» (1936), грозной оды Берлинской олимпиаде и встающей с колен Германии. Жанр пьесы — «сказка сказок». А сюжет крайне прост: жизнь одной московской семьи от Олимпиады до Олимпиады. От 1980-го до 2014-го.

Пьесу 25-летней Оли Мухиной «Таня-Таня» Петр Фоменко поставил зимой 1996-го. «Мастерская…» еще была бездомной. Ни о новом здании театра напротив «Москва-сити» («Олимпия» идет там), ни даже о «старом», об уютной пещере переделанного кинотеатра «Пионер», еще речи не шло. (Помню: «Таню-Таню» играют в зале Поливановской гимназии на Пречистенке. Школьные стулья сдвинуты, зал забит, его колонны сияют из тьмы, юные сестры Кутеповы зачарованно чистят мандарин в луче света… Кое-где по ночам постреливают. На Моховой, в киоске у ворот МГУ, торгуют вибраторами. И все это сплавлено в Москву-1996).

В 2001-м Евгений Каменькович поставил пьесу Оли Мухиной «Ю» в МХТ им. А. П. Чехова. Потом прогремели, утвердились (или сошли со сцены) другие имена «новой драмы». Мухина молчала довольно долго. «Олимпия» написана ею в 2013 году специально для «Мастерской…». Каменькович (как известно, возглавивший театр после смерти Петра Наумовича Фоменко), говорил в интервью, когда «Олимпия» еще репетировалась: «Первое мое деяние как начальника было заказ пьесы Оле Мухиной. …При этом половина труппы все равно не воспринимает эту ее работу».

Спектакль поставил Евгений Цыганов — актер не только «Оттепели» Валерия Тодоровского, но и «Мастерской…». Это его режиссерский дебют. В роли бабушки Веры Ивановны — Екатерина Васильева. Героиня ее очень отличается, скажем, от статс-дамы Эмилии в «Обыкновенном чуде». Элегантность, экстравагантность, породистая нервная пластика сброшены актрисой, как прекрасный, но изношенный плащ 1970—1980-х. Остались суть и стать. Не твердость характера: а неизносимая мягкость его. Мягкость текучей воды, которая камень точит и тем пробивает дорогу в скалах. На это, вестимо, у воды уходят века.

Эта текучая вода, «вечная Москва-река», бегущая мимо окон семьи Стечкиных, — главный символ «Олимпии». Все прошли: Тохтамыш, Бонапарт, Берия, кольчуги, кожанки, малиновые пиджаки. А река течет.

Зачарованной отточенности мизансцен «Тани-Тани» в «Олимпии» нет. Она начинается почти как ностальгический сериал: папа-чемпион, знаменосец Олимпиады-1980, гордая папой мама, София Ротару поет по телевизору: «Я! Ты! Он! Она! Вместе — целая страна!», хоронят Высоцкого, пятилетний Алеша (Иван Вакуленко) и бабушка точат слезы, пока из Лужников улетает наш ласковый Миша.

Дом чемпиона — как у всех: разномастные стулья и комоды, трепаная скатерка, импортный календарь с красавицей… Перестройка, хриплый крик Цоя в магнитофоне, вывод войск из Афгана, 19 августа — Преображение Господне. Папа и мама Алеши в кольце у Белого дома. Рокот БТРов и сквозь него сжимающая горло мелодия: девочка Катя играет на скрипке «Вставай, страна огромная…».

В пьесе Ольги Мухиной у мирных обывателей фамилии сугубо оружейные: Стечкины, Макаровы, Токаревы. (А сколько еще осталось невоспетых конструкторов!). Катит на роликах генеральская дочь Лариса Токарева (Серафима Огарева), великая любовь Алеши. Везут в Москву первые мешки с героином: папа Ларисы, собственно, и везет. А резко обнищавший папа Алеши, советский олимпиец и герой защиты Белого дома, разгружает эти мешки за 100 баксов. Общая фрустрация 1992—1993 годов, темная Москва, подсвеченная фарами «бумеров», разорение и поражение показаны четко — физически и пластически.

Чем жестче и безумней время в пьесе, тем сильнее спектакль «Олимпия». Самая громовая сцена — ресторан-1994, где служит, кем придется, все семейство, а гуляют «силовики» (те, кто вовремя перестроился) и бандиты. «Ранний русский гламур» полыхает черным и красным, Мама (Галина Кашковская) нашла себя в роли метрдотеля и рулит кабаком с тем веселым упоением-ожесточением, какое тогда накрыло Москву.

И Лариса в золотом платье, извиваясь, как стриптизер в дамском клубе «Красная Шапочка», поет: «В Афганистане, в „черном тюльпане“, с водкой в стакане мы молча плывем над землей…».

У рампы мерно свистит швабра Бабушки: ее в красивую жизнь взяли поломойкой. Мать бодро покрикивает: «Рыбная нарезка, мясное ассорти, мандаринчики… Алеша, лед — это хлеб бармена!».

Дом Стечкиных пережил евроремонт: модная черная «стенка» кажется колумбарием, в котором сияют урны олимпийских кубков отца. Бабушка — почти против воли — любуется стиральной машиной-автоматом (отличная сцена, где «консьюмеристов» 1990-х — и себя, конечно — жалко, как убогих: до слез). Ларису и Алешу крутит в черном, кислотном, грохочущем карнавале Миллениума, в алмазной пыли наркотрафика, в перьях и психоделических воланах, в пляске у костра, где с искрами горит все, чему поклонялись: «Мигают пээрка и стробоскопы, мониторы, лазеры, горят неоновые огни, мчатся машины, голубые ягуары-мустанги, черные мицубиси. …Розовые пацифики, сердечки, оупэн-эйры, теплые пледы на рассвете, горячий чай, пепси, виски, адреналин и скорость. …Эпоха стразов. …Как они красиво сверкают».

Тут четко прочерчено: все сковано одной цепью — «черный тюльпан» Афгана и разборки-1993, аскетизм самиздата и освоение люрекса с латексом, крушение советской праведности 1980-х и лихое бездетное племя «нулевых». Над «Олимпией» словно витают слова: «Не все мы умрем, но все изменимся…». И да: здесь умирают. И идут в тюрьму. И медленно возвращаются к нормам мирных времен.

Финал — психоделическая идиллия: по снежной горе подымаются все, кто выжил. Отцы семейств, владельцы бизнесов, завязавшие… кто с чем, там есть варианты. Белые костюмы в духе сочинского «Боско». Скейты. Все сияет — как Тверская под Рождество. Тверская-2014: без «Карусели» и «Красной Шапочки». С ярмарками, LED-липами и ледяными крепостями. (К слову: а ведь она и вправду сияет!).

Бабушка Вера Ивановна, Ангел Силы семьи (она? или дух ее?) ждет всех на вершине. Алеша зачарованно говорит: «Хорошо нам здесь быть с тобой! Если хочешь, сделаем две палатки…». Зритель фыркает: какие палатки? Там взбодрили целый курорт! Потом соображает: да ведь это Евангелие. .. Долгий подъем апостолов на гору Фавор в день Преображения и слова апостола Петра к Иисусу.

А «земное преображение», начатое 19 августа 1991-го у Белого дома… конечно, оно тянулось двадцать лет. И не кончено: гора крута, лед скользит. Но по пьесе в жанре «сказка сказок», написанной в 2013 году, — мы прошли самую темную часть лабиринта. И пока ползли, падали во тьме — менялись, менялись и менялись.

Бабушка Вера Ивановна все ждала: согласно предсказаниям старцев, в 2017 году явится России царь, роду Романовых по женской линии. Судя по финалу «Олимпии», возвращение царя начинается с воскрешения царя в головах. С реплик выживших: «Я свои вертолеты по винтику перебрал…», «Родила ему двух мальчишек…». Со слов самой Бабушки: «Больше не грешите… если сможете».

Написанная в 2013 году, «Олимпия» вышла на сцену в конце 2014-го. Лед опять скользит под ногами. Каких потрясений ждать до 2017-го, до «явления царя», — не совсем понятно-с. Но почему-то и это придает «сказке сказок» «Мастерской Петра Фоменко» новую остроту. Хотя бы потому, что история этого театра ясно свидетельствует: в Смутное время лучше быть верными себе и твердыми духом.